"Песнь песней" в лекциях и трудах вайшнавов

[Валентин Шеховцов]

Иудея, 115 год.

Любовь, как смерть, сильна
Библия. Песнь Песней (8.6)

Споры о Песне Песней
Сильнейшее потрясение охватило меня, когда из уст моего глубокоуважаемого учителя, рабби Ишмаеля, изошли эти кощунственные слова: - Господь Израиля - личность, Он имеет облик и образ Его прекрасен: лик Его прекрасный, лик сияющий, лик красоты, лик пламени, лик Господа Бога Израиля, восседающего на Престоле славы. Прекрасней Его могущества Его красота*.
_____________________
*Хекхалот раббати. 8:159. Великие дворцы (Хекхалот рабати). В основе перевода лежит текст манускрипта Vat.ebr.228, стр. 69v - 85r (Библиотека Ватикана, https://digi.vatlib.it/view/MSS_Vat.ebr.228). В работе также использовались другие рукописи Хекхалот рабати, опубликованные в Synopse zur Hekhalot-Literatur (Peter Sch?fer, 1981).
_____________________

Никогда в жизни я не мог представить, что услышу подобные ужасающие слова от одного из самых уважаемых мудрецов нашей родины, от человека, учиться у которого меня послал мой отец, Боаз Бен-Абрам. Как и 15 все соферимы*, мой отец был ярым борцом с идеей человекоподобия Бога. Много лет назад он даже запретил мне учиться у другого самого известного мудреца Израиля, рабби Акивы, только за то, что он провозгласил Песнь Песней царя Шломо самой возвышенной частью Библии.
__________________________________________
*Соферимы - переписчики библейских свитков
__________________________________________

Помню, каково было мое разочарование в то время. Ведь, как и все дети Израиля, я мечтал учиться у самого прославленного знатока писаний - Акивы. Мудрец Акива был известен не только в своей земле, но и во всем мире. Даже наши ярые враги, римляне, называли его вторым Сократом. Для своего же народа он был Утешителем и Надеждой. То были тяжелые времена.

Святой Иерусалим лежал в руинах, безжалостно разрушенный римским императором Титом Веспасианом*
______________________
*Тит Флавий Веспасиан (9-79 гг.) - римский император, подавивший восстание в Иудее и разрушивший Иерусалимский храм.
______________________

Храм Господа был сожжен его легионерами до самого основания и залит реками крови защищавших его евреев. Большая часть евреев была угнана в рабство в дальние районы Римской империи, a оставшиеся на родине подвергались издевательствам и терпели жестокие лишения под гнетом римских захватчиков.

Моя семья, проживавшая в городе Явне, была меньше затронута этими трагическими событиями. благодаря Раббану Йоханану* договорившимуся c императором об особом снисхождении к Явне и получившему разрешение продолжать изучать святую Тору именно в этом городе. Таким образом, Явне меньше других городов подвергся римской агрессии, и, несмотря на тяжелые времена, именно здесь сохранялась возможность изучать священные писания. После разрушения святого Иерусалима в наш город перебрались все мудрецы Израиля.

____________________

*Раббан Йоханан бен Заккай - еврейский религиозный лидер, предвидевший взятие Иерусалима римлянами. Незадолго до падения Иерусалима вступил в переговоры с римлянами и получил разрешение для евреев продолжать изучение Торы в городе Явне.
____________________

Посоветовавшись, они пришли к решению, что в эти тяжелые времена, когда центр еврейской духовности, Иерусалимский храм, был сравнён с землей, единственным средством сохранить религию предков было - собрать и соединить все священные писания в один кодекс - Танах*, чтобы сохранить слово Божье в ужасах римской оккупации.

Члены Синедриона** долго обсуждали между собой какие из священных текстов должны войти в Библию. Они были единодушны между собой по всем произведениям за исключением Песни Песней царя Шломо. Эти любовные диалоги между пастухом и пастушкой Шуламит стали яблоком раздора для всех ученых мужей нашей страны.
_______
*Танах - Еврейская Библия, ставшая основой для Ветхого Завета.
**Синедрион - греч. «совместное заседание» - верховный орган политической, религиозной и юридической власти иудеев.
_______

Кто-то считал Песнь Песней сборником любовной лирики, которая не заслуживает внимания, так как там не упомянут Бог Израиля. Другие говорили, что поскольку это произведение изошло от святого царя, оно должно войти в канон, несмотря на свое мирское содержание. Моралисты говорили, что Песнь Песней может быть полезна как напутствие молодым о верности друг другу и потому может стать частью Библии.

Одним словом, Песнь Песней вызвала многочисленные споры между членами Синедриона. Конец всем этим спорам был положен рабби Акивой самым авторитетным мудрецом Израиля. К вящему изумлению споривших он провозгласил: «Весь мир не стоит того дня, когда была дана Песнь Песней Израилю, потому что прочие писания священны, а Песнь Песней святая святых»*
___________________________
* Мишна, трактат Йадаим 3,5
___________________________

Акива мастерски опроверг заявления противников Песни Песней о том, что она не содержит упоминаний о Боге, напомнив, что каждый слог Писания имеет много внутренних смыслов. Он объяснил, что Пастух, возлюбленный Шуламит, символизирует Бога, а народ.

Израиля, подобно Шуламит, должен стремиться к Нему с непоколебимой преданностью и любовью. Несомненно, такое толкование было вполне приемлемо. Однако оно было не по душе моему отцу, софериму, посвятившему всю свою жизнь борьбе с любыми намеками на личностный образ Бога.

Все окружавшие нас народы были язычниками, придающими своим богам различные образы и создающие идолов в своих капищах. Тысячелетняя история показывала, что негативное влияние языческих культов проникало порой и в еврейский народ, побуждая его отклоняться с истинного пути и впадать в идолопоклонство

Защищая простой народ от этого искушения, некоторые соферимы переписчики Библии, переводя ее с древнего языка наших предков на современные наречия, перефразировали те тексты Библии, которые давали малейший намек на личностный образ Бога. Они старательно очищали Писание от любой возможности впасть в идолопоклонство, оставляя лишь безличные, лишенные всякой формы описания Господа. Мой отец относился к этой категории ярых борцов с антропоморфизмами.

Толкование рабби Акивы совсем не привело его в восторг. Даже если предположить, что фигурирующий там Пастух это Сам Господь, то Его прекрасный образ, описанный там, открывал слишком широкие врата для сомнительных толкований. Недовольный решением Акивы, мой отец решил отправить меня на учебу к другому известному знатоку писаний рабби Ишмаелю.

Так моя судьба была решена, и я отправился в другую ешиву (школу). Сказать по правде, в те дни я был ребенком и не особо задавался теологическими вопросами: стоит ли включать Песнь Песней в библейский канон или нет? Я хотел учиться у Акивы лишь потому, что это было престижно, и вся страна славила его ученость, знание писаний, владение многими языками и неизменную победу в спорах.

Единственным его достойным оппонентом был другой ученый Израиля - рабби Ишмаель, тот самый, к которому мой отец отправил меня учиться. Рабби Акива и рабби Ишмаель спорили по всем вопросам, которые только могли существовать в этом мире, но при этом были лучшими друзьями и высоко ценили друг друга.

Рабби Акива происходил из простой семьи и в молодости был неграмотным пастухом. Он выучился Торе и стал самым выдающимся знатоком писаний благодаря любви своей святой жены, подтолкнувшей его к изучению слова Божия. Будучи выходцем из народа, познавшим все тяготы жизни, он был человеком простым и открытым.

Он близко общался с людьми и старался утешить каждого в это самое тяжелое для нашего народа время, Поэтому он был всеобщим любимцем и главным религиозным авторитетом народа. Его друг и противник, рабби Ишмаель, напротив, происходил из высокого сословия коэнов*, потомков рода Аарона.
_______________________________
*Священослужители высшего ранга
_______________________________

Аристократическое происхождение и невероятной мощи аналитический разум, а также абсолютное знание писаний, вызывали к нему особое уважение. Как и Акива, он считался одним из наиболее авторитетных толкователей священных книг, Более того, оба раввина были известны своим мистическим опытом, выходившим за рамки человеческого существования.

Овладев тайной Имени Бога, они при жизни совершили путешествие сквозь небесные сферы к Трону Господа и обучали этому секретному знанию только самых достойных из своих учеников. Именно о них двоих говорили как о постигших тайну Господа. Оба раввина при жизни поднимались к небесному престолу - Меркаве, мистической обители Господа Израиля. Кроме них этот путь в далекой древности проходили только святые пророки.
____________________

*Меркава - престол Творца или Небесная колесница, к которой в своих медитациях восходили самые духовно продвинутые иудейские аскеты и мистики.
___________________

А в наши времена только эти самые возвышенные среди иудейских мудрецов смогли совершить это мистическое восхождение сквозь небесные сферы туда, куда был закрыт доступ земным существам. Поэтому оба мудреца пользовались непререкаемым авторитетом в Иудее, и учиться у них мечтал каждый.

Кроме всего прочего, мой учитель, рабби Ишмаель, считался одним из самых красивых мужчин Израиля. Господь щедро одарил его с самого рождения благородным происхождением, аристократической красотой, невероятной остротой ума, обширными познаниями и несокрушимой преданностью Богу

Однако личная жизнь его складывалась драматично. Еще ребенком он пережил зверскую осаду Иерусалима, увидел гибель всей своей семьи и разрушение святого храма, а потом был угнан в рабство в Рим. К счастью, там его выкупил его будущий наставник, обучивший его Торе. Женившись, он также вскоре потерял свою семью, став свидетелем смерти всех своих сыновей.

Возможно, все эти события наложили отпечаток на его характер: наш учитель был строгим, склонным к аскетизму мистиком, погруженным в Писание, и не желавшим иметь ничего общего ни с чем мирским. В его характере не было ни капли эмоциональности, мы никогда не видели его взволнованным или подавленным. Днем и ночью он штудировал писания, погружался в глубокую молитву и обучал учеников.

Трудно было найти на земле человека более здравомыслящего и приверженного писаниям. И потому именно от него я меньше всего ожидал услышать эту ужасающую ересь о форме и облике Бога…

Асель Айтжанова. "Лик за покровом света". Отрывок из 3 главы "Восходившие к Трону"

[Валентин Шеховцов]

Мальчики пастушки, у них отношения с Богом дружеские, и дружба подразумевает равенство, равенство подразумевает отношения те же самые. Но в целом, как энергия Бога, как нечто подчиненное Богу, мы находимся в этом состоянии. Так что, на самом деле, все религии говорят об этом. Я уверен, что и… Например, если взять «Песнь-Песней» Соломона, что такое «Песнь-Песней» Соломона? Это обращение к Богу. Это Он пришёл в виноградник… И отношения именно из этого состояния сознания исходят. «Приди ко мне, Мой Возлюбленный, я жду Тебя, я ищу Тебя». Так что в иудаизме, я уверен, тоже самое есть.

Бхакти Вигьяна Госвами Махарадж, Джапа-Ретрит, Израиль, 28.05.2016

[Валентин Шеховцов]

Иудаизм в ранних формах тоже имел бхакти, в песнях Соломона можно обнаружить её чистое проявление

Семинар «История вайшнавских сампрадай», Лекция 2, Самара, 2000

***

В „Чхандогйе-упанишад” есть замечательный стих, где объясняется это состояние, там говорится атма, Бог, впереди меня, Бог позади меня, Бог выше, Бог ниже меня, Бог слева, Бог справа, Бог на юге, на востоке, на западе, на севере, Бог повсюду! Что я должен делать? Дальше там говорится: атма-рати, атма-крида, атма-митхуна.

Атма-рати значит я должен развить в себе привязанность к этому Богу. Атма-крида — я должен играть с Богом, крида значит игра. И атма-митхуна — мы не будем переводить это, чтобы не оскорблять слух возвышенного собрания. Атма-митхуна значит, извиняюсь за выражение, секс с Богом, буквально.

И дальше говорится атма-ананда, тогда душа начинает испытывать блаженство. Все эти вещи есть в наших священных писаниях, в Ведах, они есть в Библии, там есть есть „Песнь песней Соломона”, где Соломон говорит о том же самом. Более того, все Веды и все священные писания — это песни, песни — это выражение чувств любящего.

В мусульманстве, уж на что как будто бы религия далекая от этого, тоже это есть. Одна поэтесса суфий, Рагбия е звали, жила в 717г. нашей эры, у нее есть такой замечательный стих, который вам что-то напомнит. Она говорит: „О мой Господь, если я буду поклоняться Тебе из страха перед адом, низвергни меня в ад. Если я буду поклоняться Тебе из желания попасть в рай, закрой передо мной двери в рай. Но если я преклонюсь перед Тобой ради Тебя Самого, позволь же мне узреть Твою вечную красоту.” Напоминает вам это что-то?

Это природа любви, которая на самом деле природа нашей души и во все времена люди искали только ее. Но до тех пор пока Господь Чайтанья не пришел на землю, никто толком не мог понять что это такое.

Шри Чайтанья-Чаритамрита, Антья-Лила, 20.47. Юрлово (14.05.2009)

***

Мы все с вами слышали это утверждение: „Бог есть любовь.” В конце концов в соответствие с Ведами это вечная истина: Бог есть живое олицетворение любви и любовь – это главная энергия Бога. Но любовь эта спрятана за семью печатями, обрести её не так просто, потому что это самое сокровенное сокровище Бога.

Он хранит ее и не дает так просто, потому что с помощью любви можно обрести власть над самим Богом. Это сокровище духовного мира и оно скрыто от глаз всех. В самых сокровенных местах священных писаний зашифрованным языком о любви говорится так, что только посвященные люди могут понять это.

Это есть в Библии, Песнь песней Соломона об этом, но кто понимает это? В Библии это рассказывается в виде истории про девочку, которая пришла в виноградник. Но в конце концов в самых сокровенных местах всех писаний, особенно Вед, говорится только об этом. В Ведах это скрыто очень глубоко.

В Упанишадах иногда эта вещь всплывает наружу, чтобы снова скрыться за всеми философствованиями. Людям очень трудно по-настоящему обрести любовь. Еще раз, Бог прячет любовь. Он хочет ее дать, но Он боится, что люди злоупотребят ею. Однако Он делает одно исключение: Он приходит сюда как Гауранга Махапрабху и его спутники говорят, что Гауранга Махапрабху – это Сам Бог, который в какой-то момент напился любовью допьяна.

Он пил, пил и в конце концов упился в стельку. Он потерял меру, он пил этот хмельной напиток и полностью сошел с ума! Ачарьи объясняют, что как пьяный человек забывает о том, что его, что не его и он становится очень щедрым – ему хочется раздать все, он выходит на улицу и говорит: „Берите все!”, он выворачивает свои карманы и разбрасывает деньги всем.

Точно так же Гауранга Махапрабху, напившись этой любви, опьянев от любви, пошел и нашел эту сокровищницу, которую он сам же закрыл, и взломал все замки. Он взял лом, взломал все замки, раскрыл, вошел туда и стал разбрасывать эти богатства: „Берите! Берите! Это ваше!”

Он раздает нечто в высшей степени ценное. На санскрите это называется вита-гупта, скрытое богатство, сокровенное богатство.

Гаура-Пурнима. Санкт-Петербург (11.03.2009)

***

И это учит не только „Нектар наставлений” – все религии в своей сути пытаются научить человека именно этому. В христианстве, в Библии, есть Песнь песней Соломона и там символически это стремление души к Богу изображается как стремление девушки к юноше, когда она приходит в виноградник и происходит эта встреча.

В мусульманстве есть поэма знаменитая, Лейла и Менджнун, где то же самый мистический смысл выражается. В конце концов человек должен влюбиться в Бога, потому что Он единственный, в кого стоит влюбляться. Он самый красивый, самый умный и самый верный, Он никогда не бросит.

„Нектар наставлений” учит нас постепнно-постепенно тому, как человек может, сняв с себя все остальные оболочки, обрести эту чистую любовь. Всего в 11-ти стихах – удивительная вещь! – весь путь и все наставления, которые нам нужно знать, поместились в 11-ти стихах, последний из которых мы прочитали с вами.

Начинается все достаточно печально: надо ограничивать себя, обуздывать, укрощать какие-то позывы свои, потому что без этого человек не сможет обрести высшую природу, не подавив свою низшую природу. Но самый важный метод духовного осознания – киртан. Мы остановились именно на этом, что именно киртан или пение святого имени, в конце концов, даже если человек не обуздал себя, именно этот метод поможет ему раскрыть все, потому что когда человек поет святое имя, он забывает обо всем остальном.

Семинар «Упадешамрита» – 6 Часть, Сочи (30.11.2008) Диск 108, л. 12

Бхакти Вигьяна Госвами Махарадж

[Валентин Шеховцов]

До сегодняшнего дня в моих отношениях с рабби Ишмаелем не было никаких проблем. Я всем сердцем почитал его и усердно постигал различные сферы знания под его руководством. Однако совсем недавно - не знаю почему? - рабби Ишмаель решил перевести меня в группу самых близких учеников и начать обучать тайне мистического пути к Меркаве.

Не могу сказать, что я когда-либо стремился к подобным вещам. Будучи молодым человеком двадцати лет отроду, я гораздо больше размышлял над социальными проблемами своей страны и мечтал об освобождении еврейского народа от ига иноземцев. Конечно, я слышал, что рабби Ишмаель обучает самых доверенных учеников особому духовному знанию, но никогда не желал попасть в эту группу.

Приглашение рабби продолжить обучение и перейти к самому эзотерическому знанию писаний застало меня врасплох. Однако, чувствуя себя польщенным оказанным доверием, я не стал отказываться и пришел на собрание избранных учеников. В первые дни учитель раскрыл нам знание о небесной конструкции: за пределами видимого мира существуют различные сферы, населенные могущественными существами, а над всеми ними располагается Трон Господа.

Все это было мне вполне понятно и не вызывало особого беспокойства. Но когда наш учитель начал говорить о том, что Господь Бог наш имеет телесную форму и Его гигантское тело превышает всё в творении... выдержать я этого не мог.

Всю свою жизнь я представлял себе Трон Божий как некий символ, над которым обитает неземной всепроникающий свет. Но вот сейчас мой учитель говорил о Нем в совсем другом ключе: Украшенный, Он приходит и усаживается на Престол славы*. Никто не сравнится с нашим Господом, увенчанным коронами**
_______________________
*Хеккалот раббати 3:102
**Хекхалот раббати 4:103
________________________

Слушая эти странные утверждения о Боге, я сразу же вспомнил те далекие дни, когда мой отец, негодуя на включение Песни Песней в Библию, запретил мне учиться у самого рабби Акивы! Слова покойного отца всплыли из глубин моего сознания: «Признание Песни Песней священным произведением может привести наш народ к заблуждению антропоморфизма».

И вот оно случилось… Неужели мой отец оказался прав? Но как мог ученый знаток писаний впасть в такое заблуждение? Возможно, я просто ослышался или что-то понял не так… Обычно я побаивался беспокоить учителя излишними вопросами и просто прилежно записывал все, чему он учил нас. Но сегодняшний урок вызвал в моем уме бурю сомнений.

Преодолев юношескую стеснительность, я решил подойти к нему после урока. И вот, рабби Ишмаель благословил нас и степенно покинул зал обучения. Не желая потерять его из виду, я поторопился следом. Наша ешива, окруженная виноградниками, представляла собой аккуратное одноэтажное строение из обычного в этих местах песчаника.

Погода стояла замечательная. Уже стихли песчаные бури изнурительных жарких месяцев. Легкий приятный ветерок разносил аромат цветущих кустарников, солнце медленно исчезало с горизонта, окрашивая небо в розовато-оранжевые тона Но несмотря на безмятежность природы, моя душа лишилась покоя. Мне нужно было понять, не ослышался ли я, или же мой учитель и впрямь сошел с пути.

С такими мыслями я подошел к рабби Ишмаелю: - Дорогой учитель, я не совсем понял сегодняшний урок. Пожалуйста, помогите мне развеять мои сомнения. Обернувшись ко мне, рабби утвердительно кивнул. Его осанка была чрезвычайно прямой и, можно сказать, царственной. Он с аристократической элегантностью носил традиционную тогу коэна, красиво ниспадавшую с его высокой худощавой фигуры.

Его строгое лицо с большими глубоко посаженными глазами и выдающимся тонким носом также несло печать аристократизма и незаурядного ума. Оказавшись с ним наедине, я слегка оробел и замялся, не зная, с чего начать.

- Рабби, вы говорили сегодня, что у Господа есть образ и лицо, - наконец набрался решимости я, но разве это не противоречит святым писаниям?

- Отчего же? - удивился он. Ты, что же не помнишь: «"Ищите лица Моего!" Лица Твоего, Господи, искать буду. Не скрывай лицо Твое от меня, не отвергай в гневе раба Твоего!»*
___________________________________
*Библия (Ктувим. Теиллим 26:9, 27:8)
___________________________________

- Но ведь это же аллегории, образные выражения, - тихо возразил я. - Как Вездесущий Господь может обладать ограниченной формой?

- Это невозможно для человеческого существа одновременно быть вездесущим и при этом иметь форму. Но Господь тем и отличается от нас, что Он не ограничен законами природы. Или ты думаешь, что Он такой же, как и мы?

- Нет, я так не думаю. Я считаю, что Господь Бог не может иметь человеческую форму… - ответил я еще тише, начиная подозревать, что и впрямь мой учитель мог сбиться с пути.

- А что же насчет слов пророка Моше, что Адам был создан по образу и подобию Господа?

- Но ведь тот же пророк Моше услышал от Господа: «Ты лица Моего видеть не можешь, ибо человек не может видеть Меня и остаться в живых»* выдвинул я неотразимый аргумент.
____________________
*Танах. Шмот. 33.20
____________________

- Если человек не может что-то увидеть, это не значит, что этого нет, - пожал плечами учитель. - То, что не способен видеть человек, может увидеть ангел Божий.

- Но рабби, не скатимся ли мы в ту же бездну, что и язычники-идолопоклонники, придавая Господу телесный образ? - взволнованно вскричал я, исчерпав свои аргументы. - Разве не отпадем мы от заповеди «не создавай себе кумира»?

- Кумира нельзя создавать, спокойно согласился рабби Ишмаель, - но это не значит отвергать буквальное значение Святого Писания, говорящего нам о лике, длани, деснице и очах Господа. Знаешь ли ты молитву «Шма Израель», Авирам?

Я уставился на учителя в полном недоумении. Что за странный вопрос? Эту молитву с раннего детства ежедневно повторял каждый еврей.

- Конечно, рабби, каждое утро я повторяю ее на утренней заре: «Слушай, Израиль: Господь - Бог наш, Господь один! И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всей душою твоей, и всем существом твоим. И будут эти слова, которые Я заповедовал тебе сегодня, в сердце твоём, и повторяй их сыновьям твоим, и произноси их, сидя в доме твоём, находясь в дороге, ложась и вставая; и повяжи их как знак на руку твою, и будут они знаками над глазами твоими, и напиши их на дверных косяках дома твоего и на воротах твоих…»

- Я не спрашиваю о том, что ты повторяешь, терпеливо остановил меня рабби Ишмаель. Спрашиваю тебя о том, познал ли ты её смысл. Я посмотрел на него ещё более удивленно и неуверенно протянул: Ну, думаю, да…

- В таком случае скажи мне, Авирам, какое предписание Библии самое важное.

- Ну, выходит: «Люби Господа Бога», - пожал плечами я, - кстати, об этом на каждом углу кричат последователи Йешуа га-Ноцри*
_______________________________
*Йешуа га-Ноцри - Иисус Христос
_______________________________

- А получилось ли у тебя полюбить Его всем существом своим?

Услышав этот неожиданный вопрос, я призадумался. Вряд ли мои чувства к Богу можно было назвать любовью. Скорее уж страхом и благоговением.

- Я думаю, что всем существом, нет, - наконец честно признался я.

- А как ты думаешь, почему?

Я пожал плечами.

Рабби Ишмаель кивнул и задал следующий вопрос: - Возможно ли полюбить всем сердцем и всем существом кого-то безличного?

Его вопрос опять напомнил мне о любовной поэзии Песни Песней. Не зная, что ответить, я лишь развел руками: - Никогда не думал об этом

- А ты подумай, Авирам, - посоветовал мне рабби Ишмаель и, развернувшись, зашагал к своему дому.



Асель Айтжанова. Лик за покровом света, 2022

[Валентин Шеховцов]

Я остался на обочине дороги, словно оцепенев. Придя сюда в надежде развеять свои сомнения, я вместо этого столкнулся с твердой убежденностью учителя в том, что казалось мне полной ересью. Внутреннее чувство советовало мне: «Лучше забыть это всё как плохой сон и обходить эту тему стороной».

Но не будет ли это предательством моего отца, моей родины? Столько святых погибло, отстаивая наши принципы, так неужели теперь идолопоклонство уничтожит нас изнутри? Умирая, мой отец просил меня остаться твердым святой вере народа Израиля. Так как же я мог принять эти странные рассуждения своего учителя, пусть даже он был признанным мудрецом. Ведь не раз случалось, что и мудрецы падали.

Всем известно, что кроме рабби Акивы еще трое его друзей совершали мистическое путешествие в Пардес, но все, кроме него, плохо кончили: Бен-Азай умер, Бен-Зома сошел с ума, а Бен-Ахер отступился. Возможно и мой учитель, не вынеся мистического опыта, повредился рассудком? Если так, не стоит ли мне незамедлительно оставить учебу, чтобы не совершить тяжкий грех?

Терзаемый сомнениями, я не хотел возвращаться в ешиву. Но куда же мне было идти? С кем посоветоваться? Первым, о ком я вспомнил в этот сложный час, был мой двоюродный брат и лучший друг Элиша. Его родители и сестры были убиты римскими легионерами, и его, совсем маленьким ребенком, взял на воспитание мой отец.

Вместе мы росли и играли как родные братья и неразлучные друзья. Вместе пошли в школу. Однако Элиша, горячий и неусидчивый по характеру, бросил школу несколько лет назад, как только мой отец оставил этот мир. При его жизни он не хотел расстраивать его и продолжал учебу, несмотря на свою явную неприязнь к наукам.

Однако оставшись главным в нашем роду, он оставил школу и занялся ремеслом кузнеца, проявляя неподдельный интерес к ковке металлов. Несмотря на то, что наши пути разошлись и мы редко виделись в последние годы, он по-прежнему оставался для меня самым близким человеком, и именно к нему я решил отправиться за советом в эту минуту потрясения.

Кузница Элиши стояла на окраине города, сам он жил в небольшой пристройке рядом. Мне пришлось проделать немалый путь, чтобы добраться туда. Солнце уже село, когда я, наконец, дошел до его скромной обители. Сумерки окутывали землю полумраком, когда я осторожно постучал в плотно закрытую деревянную дверь его дома.

- Кто там? - раздался его зычный голос.

- Шалом алейхем, Элиша, это я Авирам!

- Ты? В столь поздний час? - удивился он, отпирая дверь и впуская меня.

Элиша был старше меня всего на пару лет. Но рядом с ним, возвышавшимся надо мной на полголовы, крепким парнем, привыкшим к физическому труду, я выглядел, как подросток. Обняв меня, он провел меня в свою скромную горницу и усадил за стол. Это была небольшая, слабо освещенная комната, страшный беспорядок которой красноречиво свидетельствовал о бурной деятельности ее хозянна.

Всюду валялись изготовленные Элишей металлические предметы. Приглядевшись, я заметил преобладание колющего оружия. Мои раздумья прервал его басистый голос:

- Что за нелегкая принесла тебя столь поздний час? Выпьешь вина? Хочешь поужинать?

- Да нет, спасибо, - покачал головой я, - ты же знаешь, наш учитель сказал, что после сожжения храма еврейский народ не должен есть мяса и пить вина.

- Да я уже давно забыл про это, - махнул рукой Элиша. - Я думаю, есть и более важные дела для еврейского народа. Ну да ладно, ты сам решай! А что привело тебя так поздно вечером? Я думал, ты уже спокойно похрапываешь в это время в своей молельне. И почему на тебе лица нет?

- Я хочу посоветоваться с тобой, Элиша, вздохнул я. Сегодня я услышал от нашего учителя такое… после чего я не могу больше считать себя его учеником, не нарушив данное отцу слово.

- Что же такого мог сказать старик? - удивился Элиша. - Сколько помню, он только и морочил нам голову, толкуя о нормах праведной жизни.

- Нет, сейчас речь идет не об этике. Учитель рассказывал нам о Боге… И ты знаешь, что он сказал? Что Бог имеет образ и у Него гигантское космическое тело! Я сделал драматическую паузу, ожидая от брата моря эмоций.

Однако тот и бровью не повел. - И какая же нам разница, какое у Бога тело? Бог есть Бог. Гигантское так гигантское, - пожал плечами он.

- Ты, что не понимаешь, что это святотатство?! - возбужденно вскричал я.

- А что, у Него должно быть тело поменьше?

- Да ты что! У Него вообще не может быть тела! Так говорил наш отец. Уподоблять Бога человеку святотатство.

Элиша лишь махнул рукой. Его широкое обветренное лицо выражало полное презрение к теологическим дискуссиям:
- Брат Авирам, что ты все витаешь в облаках и раздумываешь о тех вопросах, которые человеку не дано понять? Ты будто не от мира сего. Какая тебе разница? Наша родина лежит в развалинах! - возбужденно воскликнул Элиша.

Проклятые римляне истребляют евреев, жгут наши дома, распинают наших отцов. насилуют наших сестер! Вот о чем нужно беспокоиться! Это - реальная жизнь. Чего тебя понесло в эти заумные споры о Боге? Бог есть Бог. А мы - Его избранный народ. Ты должен беспокоиться о спасении Его народа, а не ломать копья, рассуждая на абстрактные темы.

Лицо Элиши горело праведным гневом. Сжимая кулаки, он произносил проклятия в адрес захватчиков. Я вполне мог его понять. Вся его семья была зверски замучена римскими легионерами у него на глазах, когда он был трёхлетним ребенком. Они сожгли живьем его родителей и, надругавшись над сестрами, повесили их во дворе его дома. Убийцы не тронули лишь его, маленького ребенка, но, смеясь, потешались над его попытками залить огонь и спасти умирающих родителей.

Поиздевавшись вволю, они забрали его с собой, а потом выбросили на лесной дороге, полагая, что он умрет с голоду. Но не таков был мой брат. С самого детства он отличался неукротимой волей и упорством. Поклявшись выжить назло своим мучителям и позже расквитаться с ними, он пешком проделал громадный путь до дома своих дальних родственников, которые впоследствии передали его моему отцу в Явне.

После этого мы жили с ним вместе и никогда не расставались до того времени, как он бросил учебу в ешиве. Я привык с детства слышать от Элиши проклятия в адрес оккупантов и угрозы отомстить им за страдания его семьи. Но сейчас он говорил немного по-другому. Сейчас его речь была более слаженной и не похожей на обычные эмоциональные угрозы.

- Конечно, ты прав, брат, - согласился с ним я, наш народ безмерно страдает под гнетом римских захватчиков. Но что мы можем сделать? Мы слабы и бессильны перед ними…

- А вот и нет! - не выдержал Элиша и, приблизив ко мне свое покрасневшее взволнованное лицо, возбужденно зашептал. - Мы способны на многое! И мы больше не станем терпеть их засилье! Сейчас самое время, брат, чтобы сбросить их ненавистное иго и отправить их в преисподнюю.

- Что ты говоришь? За такие речи они посадят тебя на кол, Элиша. Ты что, тоже сошел с ума? - испуганно прошептал я, подумав, не я ли единственный человек, еще не выживший из ума?

- Я не сошел с ума, я говорю тебе вполне серьезно! Проклятье! Сейчас самое время объявить им войну и вырезать это языческое племя! Слышал ли ты что их проклятый император, гореть ему вовеки в адском пламени, отправился на войну с парфянами? А эти персы крепкие ребята. Императору пришлось подтянуть все свои военные силы в те края. Вот и настало время, чтобы начать восстание!

- Как ты себе это представляешь? - ужаснувшись, вскочил со скамьи я. - У нас нет ни воинов, ни оружия. Вся страна лежит в развалинах, a их солдаты контролируют каждый город. Они вооружены до зубов, и им служат бесчисленные наемники. Что за бред ты говоришь, Элиша?

- Ладно, - махнул рукой мой брат - Сядь. Я буду говорить с тобой прямо.

Испуганный таким вступлением, я снова сел, уже проклиная этот день. Элиша приблизился ко мне вплотную и зашептал мне прямо в ухо:

- Скоро будет война. Сикарии* готовятся большому восстанию. Я присоединился к ним.

Эта новость заставила меня на какое-то время потерять дар речи. Сикарии были движущей силой войны за Иерусалим, случившейся ещё до нашего рождения. Все знали их как самых жестоких воинов-убийц, сражавшихся без страха смерти за независимость Иудеи.
______________________
*Сикарии - кинжальщики, боевая еврейская группировка, действовавшая в Иудее в I веке н. э.
______________________

Однако, как говорили в народе, все они погибли в сражениях за Иерусалим и Массаду, а те, кто выжили, бежали из страны.

- Но… ведь их совсем не осталось в Иудее? - сглотнув слюну, прошептал я. Последних из них римляне истребили еще до нашего с тобой рождения, Элиша.

Слабоосвещённое в полумраке лицо Элиши, искаженное какой-то безумной улыбкой, не могло не внушать ужас:
- Их не осталось в Иудее, но вполне достаточно тех героев, которые бежали в Киренаику*.
______________________-
*Римское название Ливии
_______________________

Пока мы росли да игрались в игрушки, они поселились в еврейских диаспорах в Африке и организовали мощные отряды сопротивления. Их многолетний труд не прошел даром! Сейчас огромная армия повстанцев готова идти за своими лидерами в бой, чтобы вырезать всех до одного, этих животных! Их несокрушимая сила сметет всех, всех на своем пути!

Глаза Элиши радостно горели, он уже не мог сдерживать чувства и забыл об осторожности. Отогнув край своей одежды, он с гордостью показал мне висевший на поясе изогнутый кинжал-меч со звездой Давида. Я вздрогнул, узнав легендарное оружие сикариев.

- Я выковал этот меч для себя, - похвастался мой брат, - и еще тысячу отправил в Киренаику для наших воинов. Да пребудет с ними победа!

Так вот почему он вдруг так внезапно заинтересовался кузнечным мастерством… Мой брат готовился к войне.

- Тише, Элиша, - попросил его я, - не шуми, говори тихо. Даже если все это и так, и евреи в Киренаике готовятся к восстанию, как это относится к нам? Они в другой стране, а мы здесь… Ты не понимаешь, брат, снисходительно улыбнулся он, - у сикариев нет планов просто побить римлян на их окраинах. Они планируют сокрушить их войска там, а потом двинуться сюда и освободить Святую землю. Скоро будет огромная война! И я собираюсь отправиться в Ливию.

Эта новость совсем ошеломила меня: - Ты! Туда? Зачем?!

- Как зачем? Нашим войскам сейчас нужен каждый воин. Не время отсиживаться дома, подобно бабам. Каждый мужчина должен взять в руки меч. И ты тоже, Авирам! Не зря же Господь Бог привел тебя сюда прямо перед моим отъездом.

- Да, что ты говоришь? Зачем нам туда ехать? - побледнел я. Если они все равно собираются освобождать Иудею, так почему бы нам не подождать их здесь?

- Ты говоришь, как скользкий раввин, - выдержав паузу, промолвил он, - а нашей родине сейчас нужны воины. Хватит заниматься словоблудием, брат. Если ты и впрямь хочешь служить Богу, то встань сейчас на защиту родины.

- Ну, знаешь ли, Священное Писание освобождает учеников мудрецов от участия в войнах* обиженно возразил я. Так ты ведь только что говорил мне, что не можешь больше принимать рабби Ишмаеля учителем! Какой же ты ученик мудреца? - захохотал Элиша.
_____________
3 Цар (15:23)
____________

Тут он напомнил мне о причине моего прихода. А вдруг сам Господь указывает мне путь?

- Но… Элиша, я никогда не думал о сражениях, пробормотал я, чувствуя себя припертым к стенке, какой из меня воин? Всю жизнь я орудовал только пером да бумагой. Я даже не умею держать меч в руках.

- Не страшно, брат, - хлопнул меня по плечу Элиша, если хочешь, я научу тебя. Кроме того, ты можешь пригодиться по-другому. Ты знаешь много языков, знаешь медицину, ты наверняка пригодишься как толмач и врач. Тебе не обязательно идти в бой. Ты можешь служить родине своими способностями!

Я призадумался. - Ты думаешь, что это может быть полезно? Конечно! Авирам, поедем со мной! Ты принесешь пользу миру, ты послужишь Богу и родине, ты спасешь Святую землю от зверств язычников. Разве твой покойный отец не будет горд тобой? Напоминание об отце сыграло решающую роль. Да, он просил меня бороться с язычеством и блюсти законы Бога.

А что ждет меня здесь? Ослушавшись отца, я сойду с предначертанного пути. Предложение Элиши перестало казаться мне столь безрассудным, Возможно, я стану героем, внесшим свою лепту в изгнание захватчиков из Святой земли. А что если это и был тот путь, который мне уготовила судьба

- А как ты собираешься добраться до Кирены? робко поинтересовался я, обдумывая появившуюся перспективу.

- Морем! Ты же знаешь, что из нашего порта регулярно выходят торговые суда, поставляя явнийское вино в Ливию и Египет. Некоторые из их владельцев - на стороне повстанцев. Несколько раз я отправлял с ними сделанное мною оружие. У меня есть договоренность с одним из них, Ахазом из Кирены. Он отвезет нас туда. Давай собирайся. У нас не так много времени. Отправляемся послезавтра.

В землях Ливии
Похоже, Элиша все решил за меня - на то он и был моим старшим братом. Итак, впервые я, никогда не покидавший родного города, ступил на палубу корабля с намерением отправиться в чужие земли. Рабочие энергично грузили на судно амфоры с вином, а я с Элишей, облачившись в одежды купцов, заняли свое место на корабле.

Я все еще не до конца осознавал свое будущее и, очарованный красотой лазурной глади, погрузился в мысли о том, что скоро увижу чужие земли. К счастью, погода была безветренной, а море спокойным. Наше судно сделало остановку в Александрии одном из самых известных центров эллинской культуры. Желая поразмять ноги, мы вышли на берег и погуляли в порту. Я с удивлением наблюдал бурное течение жизни этом многолюдном месте и прислушивался к речам моряков, проверяя свое знание языков, полученное в доме учителя. Из Александрии мы поплыли прямиком в Кирену - процветающую римскую колонию на берегах древнего Ливийского царства. Сойдя

Асель Айтжанова. "Лик за покровом света". Стр. 117-125

[Валентин Шеховцов]

В землях Ливии
Похоже, Элиша все решил за меня - на то он и был моим старшим братом. Итак, впервые я, никогда не покидавший родного города, ступил на палубу корабля с намерением отправиться в чужие земли. Рабочие энергично грузили на судно амфоры с вином, а я с Элишей, облачившись в одежды купцов, заняли свое место на корабле.

Я все еще не до конца осознавал свое будущее и, очарованный красотой лазурной глади, погрузился в мысли о том, что скоро увижу чужие земли. К счастью, погода была безветренной, а море спокойным. Наше судно сделало остановку в Александрии одном из самых известных центров эллинской культуры. Желая поразмять ноги, мы вышли на берег и погуляли в порту. Я с удивлением наблюдал бурное течение жизни этом многолюдном месте и прислушивался к речам моряков, проверяя свое знание языков, полученное в доме учителя. Из Александрии мы поплыли прямиком в Кирену - процветающую римскую колонию на берегах древнего Ливийского царства. Сойдя

на берег, я сразу почувствовал расположение к этому живописному месту, утопавшему в зелени оливковых деревьев и виноградников. Влажный теплый климат был благотворен для растительности, и Кирена буквально утопала в прекрасных садах, бамбуковых зарослях и зеленых кустарниках

При всей красоте созданной Господом природы, этот город был центром эллинской культуры, украшенный многочисленными языческими храмами, термами, базиликами и питейными заведениями. Это место похоже на райские кущи, - поделился я с братом, наши братья-повстанцы выбрали красивое место для сборов.

Наши братья-повстанцы находятся совсем не в райском месте, - саркастично ответил Элиша.

- Наши благородные господа римляне после восстания в Иудее выселили всех евреев из Кирены в дальние области, в пустыню, а сами завладели их имуществом. Что с них возьмешь, с шакалов? Поэтому мы здесь не задержимся.

Наш путь лежит в пустыню - самое лучшее место для подготовки к войне. Нас встретил и сопровождал местный еврей Аззис, взявшийся отвести нас в пустыню. Дорогой я с интересом прислушивался к его говору. В его речи причудливым образом смешивались арамейские, римские и греческие слова, Он был одет по-римски, и, похоже, во многом перенял привычки и повадки местных жителей.

Если бы я увидел его в Иудее, то никогда бы не подумал, что он еврей. Впрочем, одно отличало его от иностранцев - лютая ненависть к римлянам и другим язычникам. Всю дорогу он с гневом рассказывал нам о том, как нахально и безнаказанно они притесняют евреев, несмотря на то, что многие из них были римскими гражданами.

- К счастью, час расплаты близится! - сжимая кулаки, говорил он. - Наш царь не пощадит этих детей гиены!

- Какой царь? - шёпотом спросил я Элишу.

- Он говорит о Луке, - также тихо ответил он. Это местный воин-сорвиголова. Они избрали его царем, и он возглавит восстание.

Пересекая Кирену, я поневоле любовался ее красотой, чувствуя к этим местам беспричинную любовь, словно я уже был здесь когда-то. Мое настроение было совсем не воинственным. Но мои спутники были полны оптимизма и рвались в бой. Вскоре живописный лесной ландшафт Кирены сменился районами с более скудной растительностью, плавно переходящими в лысые песчаные барханы бескрайней пустыни.

Здесь на границе леса и пустыни располагались поселения еврейской диаспоры, и сюда стекались добровольцы, желавшие участвовать в восстании. Стоило нам достичь лагеря, как нашу маленькую группу встретил один из лидеров повстанцев, коренастый верзила лет тридцати, как и все местные одетый в римские одежды.

- Элиша Бен Захария? - уточнил он, увидев моего брата. - Мир тебе! Рад, что ты добрался сюда. Твои мечи очень высокого качества.

Элиша засветился от радости и приветственно склонился перед ним. Я тоже рад наконец-то увидеть Вас, господин Рехавим! Для меня будет честь сражаться под Вашим руководством.

- А это кто с тобой? - уточнил тот, переключив свое внимание на меня. - Это мой брат, Авирам.

- Хм, он выглядит не слишком-то крепким для войны…

- Зато он чрезвычайно умен, он один из лучших учеников рабби Ишмаеля, - вступился за меня мой брат.

- А зачем нам тут раввины? Надеюсь, нам не понадобится проводить погребальные обряды для наших воинов, - ухмыльнулся он. - Думаю, мы за несколько дней сметём проклятых язычников и захватим их города.

- Он умеет читать и писать, знает много языков и медицину, - продолжал нахваливать меня Элиша.

- Медицину? Тогда ладно. Ты будешь помогать нашему лекарю, Рафаилу, похлопал меня по плечу вояка и распорядился накормить нас после долгого пути. Всех прибывших расселяли по домам местных жителей, чтобы не привлекать излишнего внимания врагов. Еврейский поселок круглосуточно охранялся сменявшими друг друга дозорными, основной задачей которых было следить, чтобы никто чужой не приблизился к поселению.

До войны оставалось меньше недели. Днем и ночью все мужчины тренировались в искусстве боя под руководством старших воинов, ветеранов иерусалимской войны. Хотя меня определили в помощники лекаря, Элиша настаивал, чтобы я тоже приобретал военные навыки, и заставлял меня учиться искусству сражения на мечах.

Правда, моих физических сил хватало ненадолго. Я был тщедушен и слаб от природы и выдыхался уже через полчаса, становясь предметом шуточек для остальных бойцов. Знакомясь с местными повстанцами, я отмечал для себя, насколько сильно они отличались от своих сородичей в Иудее.

Ливийская еврейская диаспора была достаточно древней, насчитывая пару веков. Многие из местных евреев никогда не были в Иудее и во многом переняли культуру римлян. Больше всего меня удивляло, что практически у всех из них было весьма смутное представление о Торе и о законах Священного Писания.

Видя их многочисленные отступления от Завета, я пытался первое время поправлять и наставлять их, но встречал лишь холодное недоумение и вежливое равнодушие с их стороны. Похоже, никто из них не отличался особым религиозным рвением в следовании священному закону. Все их разговоры были наполнены чувством ненависти и жаждой мести.

Еще полвека назад еврейская диаспора Ливии была одной из самых процветающих, а их предки, обладая огромными капиталами, жили в прекрасных особняках цветущей Кирены. Однако иудейское восстание вызвало нарастающее напряжение в отношениях между ливийскими евреями и римлянами.

Завидуя богатым иудеям, оккупанты воспользовались политической ситуацией и изгнали евреев из Кирены в пустыню, отобрав их дома и имущество. Многие евреи были безжалостно казнены, а их оставшиеся в живых потомки ютились в самых суровых районах Ливии. С каждым годом отношения между евреями и римлянами ухудшались.

И вот сейчас, дойдя до предела, конфликт должен был разрешиться неизбежной войной. Возглавил борьбу местный еврей Лука, которого мне удалось несколько раз увидеть издалека. Он был здоровым громогласным воином, харизматичное поведение которого внушало его солдатам благоговейное почтение.

Гневными, но красноречивыми речами он умело распалял решимость своих отрядов сражаться не на жизнь, а на смерть. Он был искусным воином и оратором, а также превосходным стратегом. Всюду среди его воинов были слышны возгласы восхищения в адрес своего «царя». Ни у кого не было и тени сомнения, что нас ждет победа, и эта радостная атмосфера сама по себе вдохновляла.

Шпионы Луки регулярно присылали ему отчеты из других частей Римской имперни. Римский император Тиберий вел ожесточенную войну с парфянами на восточной границе своих владений. Персы были известны своей неукротимостью и отвагой в бою. Истощив силы подручных ему легионов, Тиберий подтягивал военные силы из других районов, в том числе из Ливии и Египта.

Этим и воспользовался наш царь. Он запланировал нанести сокрушительный удар после того, как римские войска покинут Кирену. Рано утром, когда еще не взошло солнце, он приказал повстанцам напасть на город и истребить ничего не подозревавших жителей. Утреннее время до наступления дневного зноя - самое лучшее в пустыне.

Конные и пешие отряды вооруженных мечами сикариев подступили к городу в предрассветной тьме, в гробовой тишине. От этой ночи зависела судьба нашего народа, и мы все это прекрасно понимали. Каждый из нас думал о своем: кто-то вспоминал семью, кто-то мечтал о наживе, а кто-то жаждал крови.

Я же переживал, зачем покинул родину? Ведь там было совсем неплохо. Воины Луки без проблем расправлялись со всеми легионерами, встречавшимися на их пути. Мы бесшумно вступили в город, и тогда началась резня. Нам удалось застать малочисленных римских легионеров врасплох и перебить, и наши воины не упускали возможности отплатить язычникам за все.

Повстанцы не выпускали никого живым. Вдобавок, они громили все здания. Уже через полчаса после начала сражения весь город полыхал в огне. Я больше не видел синего неба, а повсюду были слышны душераздирающие крики идолопоклонников, будто я при жизни оказался в аду. Я вместе с группой лекарей шел позади боевых подразделений.

Нашим делом было подбирать раненых, оказывать им помощь и переносить за пределы города в безопасное место. Элиша, давно жаждавший боя, выступил в первых рядах, и я давно потерял его из виду. Спустя пару часов после начала битвы, я с ужасом взирал на заваленные трупами людей улицы еще недавно процветавшего города.

Бои шли во всех кварталах Кирены. Местные жители - римляне и греки - закрывались в домах и кидали на головы наших воинов камни и тяжелые предметы. Нападавшие, в свою очередь штурмовали дома, выламывали двери и убивали всех, кто встречался на их пути. В некоторых местах шли страшные сражения между повстанцами и остатками римских легионеров.

Город гудел, как потревоженный улей. Вдали полыхали подожженные храмы язычников. Следуя указаниям своего начальника, я осматривал павших, разглядывая, нет ли где раненых еврейских солдат. К счастью, хорошо спланированное восстание дало преимущество нашим воинам -- на одного убитого еврея приходилось двадцать других смертей.

Продвигаясь следом за военными отрядами, я заметил, что все чаще перед нами лежали тела не только римских солдат, но и мирных жителей, среди которых были женщины и дети. Это открытие привело меня в ужас.

- Библия предписывает нам поднимать оружие только на врагов мужского пола, но быть сострадательными к женщинам и детям. Мы можем брать их в плен, но не можем убивать! - прокричал я, пробившись вперед к одному из командиров отряда.

Тот повернул ко мне разъярённое, покрытое кровью лицо и грубо оттолкнул меня: - Не путайся под ногами! Займись своим делом!

Тщетно я старался докричаться до других сражавшихся. Охваченные пылом боя, они крушили всех, кто попадался им на пути, и готовы были наброситься даже на меня. Мой начальник, старый еврей Рафаил, оттащил меня назад:

- Да, не лезь ты под горячую руку, если не хочешь лишиться головы! - прокричал он мне сквозь шум сражения. - Здесь не ешива, чтобы учить их Торe!

Тут я обнаружил раненого ребенка, забившегося в отверстие для сточных вод: - Ты как, малыш? - спросил его я. В его глазах виднелся испуг. Я постарался быстро перебинтовать его рану и вернуться к своим. Но меня с силой оттолкнул кто-то, выдернув ребёнка. А через минуту я уже видел его мертвое тело.

Это был Рехавим, первый человек, встретивший нас в лагере. - Что ты делаешь? - со слезами закричал я, но он, не останавливаясь, бросился вперед, в гущу сражения. Я почувствовал, как тошнота подступает к моему горлу. Слезы градом струились из моих глаз, а тело била мелкая дрожь. Что я делаю здесь?

Я приехал в это место, чтобы служить Богу и выполнять Божий завет, защищая веру от жестоких завоевателей, уничтожавших мой народ. А теперь сам участвую в это бойне… Продвигаясь следом за вооруженными отрядами, я незаметно для себя оказался в центре города. Битва здесь шла еще ожесточеннее.

Передо мной полыхал грандиозный греческий храм, а наши солдаты крушили статуи и базилики язычников и ловили пытающихся убежать жрецов. С ужасом я увидел, как поймав одного из перепуганных служителей капища, они не просто убили его, но разрубили на мелкие куски. Разъяренные повстанцы убивали жрецов с дикой жестокостью, которую я не мог себе вообразить.

Видя десятки раскромсанных тел и слыша дикие вопли умирающих, я почувствовал, что теряю сознание, и, покачнувшись, облокотился на стоявшее рядом дерево. «Что я делаю здесь, на чужой ливийской земле? пронеслось в моей голове Моя родина - Израиль! Зачем я оставил ее и приплыл в эту далекую африканскую страну? Что я делаю здесь среди этих обезумевших людей?»

Я был готов расстаться с жизнью, но почувствовал сзади чью-то крепкую руку, поддержавшую меня: - Ты что, ранен? услышал я голос Элиши за своей спиной. - Что с тобой?

- Элиша, брат! - я вцепился в его руку и в отчаянии закричал, стараясь перекрыть шум. Ты видишь, что здесь происходит? Они дерутся не по правилам! Они хуже зверей!

- Ладно тебе! Они, конечно же, разошлись. Но это просто месть. Вспомни «око за око, зуб за зуб». Все что они делают, даже не сравнится со зверством римских собак.

- Элиша! Что ты говоришь? Они убивают женщин и детей! Ты что, заодно с ними? Ты тоже убивал их?

- Я? Нет! Мы, кто прибыл из Иудеи, знаем законы. Но местные не ходили в ешивы. Все, что они знают - месть за их зверски убитых отцов и матерей. Поэтому они так и ведут себя. Ты должен понять их! Что бы ты сделал, если бы убили твоего родственника? Сейчас не время болтать, давай поговорим потом! - с этими словами Элиша покинул меня и, нырнув в один из наиболее шумных кварталов, скрылся в гуще сражения

A я остался помогать раненым, число которых увеличивалось с каждым часом. Битва за Кирену длилась всего несколько дней. Повстанцы с легкостью захватили почти безоружный город и сделали его своим штабом. В живых здесь не осталось ни одного инородца. Наши воины уничтожили всех: греков, римлян и даже ливийцев, бывших язычниками, а потому врагами.

Кирена была центром обширной римской провинции. Захват ее очень сильно укрепил положение восставших Хотя опьяненные легкой победой солдаты хотели праздновать победу и делить захваченное имущество врагов, царь Лука и его главнокомандующие не дали своей армии расслабиться. Они не собирались довольствоваться одним лишь городом, а намеревались продвигаться дальше, охватив всю северную Африку.

По приказу Луки отряды повстанцев, захватившие оружие легионеров Кирены, разъехались в разные части провинции, захватывая другие эллинские колонии Ливни. Восстание набирало стремительные обороты. Мой брат Элиша, как всегда, сражался в первых рядах, а я тащился в хвосте, подбирая раненых.

В царстве фараонов
Нашему отряду было приказано двигаться в сторону Египта. Честолюбивый и амбициозный царь Лука первым делом хотел захватить Александрию, являвшуюся важным стратегическим центром. Однако, чтобы отвлечь внимание египетского наместника, он отправил часть отрядов в Мемфис. Ожидая нападения с этого места, египтяне сосредоточили там всю свою оборону.

А тем временем под покровом ночи еврейские отряды окружили Александрию. Захватить город было несложно: почти половина жителей этого мегаполиса была евреями, кипевшими жаждой мести. В их памяти еще была жива свирепая резня еврейского населения, устроенная греками восемьдесят лет назад. Восставшие беспощадно истребляли местное население и крушили храмы как египетских, так и греческих богов. К этому времени мои чувства достаточно притупились.

Я привык к виду окровавленных трупов и разрушенных зданий. Если в самом начале войны я часто подумывал о том, чтобы сбежать домой, то со временем эти мысли исчезли из моей головы. Армия восставших евреев одерживала одну победу за другой, вытесняя язычников из северо-восточной Африки.

Наши войска продвигались все дальше по направлению к Иудее, и меня не оставляла надежда, что скоро мы сбросим иго римских захватчиков и вновь обретем долгожданную свободу. После захвата Александрии наш царь задумал завоевать Мемфис - этот древний оплот египетского язычества.

Он бросил наши отряды в это место, и мы двинулись к югу вдоль заболоченной дельты Нила Я испытывал некий трепет, представляя себе, как войду в это древнее место, чья история была столь тесно переплетена с моими предками. В этих землях стал чати Египта святой Носейф, и отсюда пророк Моше вывел еврейский народ в Землю обетованную.

Не будет ли символичным, что покорив Мемфис, наши воинства пересекут пустыню и вступят в Иудею, освободив ее от тирании римских завоевателей? Однако здесь нашим войскам предстояло более суровое сражение Если раньше мы боролись преимущественно с мирным населением, то Мемфис был защищен силами двух хорошо вооруженных римских легионов, выступивших нам навстречу.

Наши солдаты, хоть и воодушевленные победами и горящие энтузиазмом, все же устали в прошедших битвах. Многие были ранены или убиты. В Египте наши ряды пополнились местными нудеями, которые по своей природе были больше учеными и философами, нежели воинами. Поэтому в битве под Мемфисом наша армия впервые оказалась в невыгодном положении. Мы уже были изрядно измучены адской жарой и кровожадными нильскими комарами.

Мемфис лежал на левом берегу Нила в живописном пальмовом оазисе. Несмотря на красоту этих мест, я был измотан долгим переходом и не испытывал особого интереса к древней столице фараонов Кроме того, меня тревожили тяжкие предчувствия, я видел кошмарные сны по ночам и понимал, что нас ждут трудные времена.

И точно: на подступах к Мемфису мы увидели огромную римскую армию, окружившую белые стены города плотным кольцом. Их боевые доспехи и оружие явно превосходили наши, и я испытал невольный испуг, глядя на их сплоченные ряды.

- Элиша, разве их можно победить? Посмотри, как они вооружены, - прошептал я на ухо брату.

Элиша, покрытый многочисленными шрамами, лишь бесстрашно похлопал меня по плечу: - Они, может быть, лучше вооружены. Но мы сражаемся за правое дело, и победа будет на нашей стороне.

- Давай мыслить здраво. Много было в истории таких битв за правое дело, - пробормотал я, но большинство из них…

- Тише! - прикрикнул на меня Элиша. - Сейчас не время для трусливых рассуждений. Мы должны идти в бой с надеждой и верой! Он отъехал от меня подальше и, как всегда, бросился в бой в первых рядах. Воодушевленные его примером, другие конные воины последовали за ним. Я остался в госпитальной палатке, ожидая приказов начальства.

Вскоре начали приносить первых раненых. Но в этот раз все было по-другому. Обычно мы выпускали раненых быстрее, чем поступали новые. Теперь же их несли непрестанно, у нас уже не хватало мест. Большинство из них доставлялись с колотыми и резаными ранами, что свидетельствовало, о том, что мы имели дело с хорошо обученными, снаряженными легионерами, а не простыми горожанами. Через несколько часов после начала сражения, один из солдат ворвался в нашу палатку:

- Кто тут Авирам? Твой брат Элиша зовет тебя, следуй за мной.

Встревоженный, я быстро выбежал вслед за ним. Перед госпитальной палаткой рядами лежали раненые, для которых не нашлось места внутри. В одном из них я узнал своего любимого брата. Он лежал на земле с закрытыми глазами, в луже растекавшейся крови, а из его живота торчал стальной римский гладиус.

Одной рукой он сжимал свой меч, а другой придерживал живот. Бросившись к нему, я осмотрел рану, К несчастью, она была слишком глубокой, чтобы оставить мне хоть какую-то надежду. Слезы подступили к моим глазам:

- Брат Элиша! - плача позвал его я.

Элиша полуоткрыл помутневшие глаза. Увидев меня, он слегка оживился и попытался пошевелиться.

- Пообещай, - хрипло и из последних сил прошептал он, пообещай сражаться и отомстить за меня. Пообещай служить своему народу! Слабеющей рукой он протянул мне свой меч и, потеряв последние силы, откинулся назад. Глотая слезы, я склонился над ним, надеясь уловить какое-то дыхание. Увы, мой брат покинул меня навеки. Разрыдавшись, я закрыл его глаза и взял меч из его безжизненной руки:

- Обещаю, Элиша, я буду сражаться!

Под натиском римских легионеров наши ряды стремительно редели, каждый воин был на счету. Мой порыв пойти с оружием на передовую не вызвал никакого сопротивления. Военачальник Элиши, узнав о его гибели, молча приветствовал мое решение взять в руки меч и отправил меня на поле боя с отрядом пехотинцев.

Отправляясь в бой, я мог хоть на какое-то время отстраниться от терзавшей меня боли и выполнить последнюю волю брата. Мое сердце, переполненное яростью и ненавистью, жаждало мести. Однако оказавшись на поле боя, я понял, что это место сильно отличается от госпитальной палатки, где я обычно орудовал скальпелем и бинтами.

Увидев перед собой живых людей, несущихся с копьями и мечами нам навстречу, я поддался страху. Я начал бежать сам не понимая куда, подальше отсюда: «Смогу ли я поднять свою руку на человека и убить его? - думал я. Но передо мной появилось искаженное болью лицо Элиши.

- Да! Конечно! Ведь эти язычники столько боли причинили нашему народу, нашей семье, мне!»

Смесь ужаса, боли, ненависти и, наконец, мести обуяла мой ум, и я, забыв обо всем на свете, и даже о своей собственной жизни, пошел отнимать ее у других. Тут я увидел одного римлянина, видимо контуженного, но еще живого. В этот момент я собрал всю свою силу в кулак и с яростнейшим криком, подняв меч над головой, побежал на него. Дзинь!

Я увидел, как мой меч торчит из тела этого человека. Я увидел его затуманенные глаза. Через секунду он уже лежал на земле бездыханный. Мне стало плохо. Во мне заговорил раввин. Впрочем, уже не было времени на раздумья. Лицом к лицу я, неумелый новобранец, оказался перед искусными римскими солдатами, беспощадно орудовавшими копьями и мечами.

Видимо, мои ежедневные молитвы хранили меня. Несмотря на смертоносную близость вражеских копий, я каким-то образом увертывался от них. Победа уходила из наших рук. Не успев опомниться, я оказался совсем неподалеку от каменной постройки, к которой меня оттеснили римские солдаты.

Вращая мечом, как меня учил Элиша, я пытался отбиваться от их атак и отступал к этому строению, надеясь найти в нем защиту с тыла. В попытках спасти свою жизнь я не заметил, что на этой постройке находились оборонявшие город мемфисцы. Охраняя город, они приготовились закидывать нападающих камнями сверху Поглощенный сражением, я внезапно почувствовал резкий удар по голове.

Резкая боль взорвала сознание. Выронив меч, я без чувств упал на землю, сраженный камнем. Я не знаю, сколько времени пролежал без сознания. Очнувшись, я почувствовал на себе какую-то тяжесть, а открыв глаза, понял, что лежу под грудой мертвых тел. Голова моя разрывалась от боли, а на губах чувствовался привкус запекшейся крови

С трудом выбравшись из-под трупов, я огляделся, вся земля вокруг меня напоминала адскую картину, она была завалена трупами, Все эти тела в основном принадлежали моим собратьям. Среди трупов я заметил несколько тел поверженных египтян. Судя по всему, римские войска, одержав победу, собрали своих раненых и убитых перед тем, как покинуть поле битвы.

Я не знал, где они сейчас и что происходит, но одно понимал точно: если они вернутся и увидят меня, то мне придет конец. Не так давно они подвергли жестоким пыткам египетских евреев, мстя за погромы в Ливии. При мысли о том, чтобы попасть в руки римлян я цепенел от ужаса. Наше войско было или разгромлено, или отступило назад

Впервые оказавшись один на чужой земле среди моря трупов и летающих над ними стервятников, я ощутил себя полностью беззащитным, В этой безвыходной ситуации моим единственным прибежищем была молитва. Упав на колени, я воззвал к Господу всем своим сердцем: - Спаси меня или дай мне умереть быстрой смертью, но только не предавай в руки римлян! Ты спас от гнева фараона моих предков и вывел их из этих земель! Прошу Тебя, Господь мой, помоги мне! Выведи меня отсюда! Я молился Господу в полной беспомощности, понимая, что только чудо может меня спасти.

Внезапно в моем уме, словно молния, сверкнула мысль. Я подошел к телу убитого египтянина, и, несмотря на брезгливость, снял с него одежды. Кривым мечом я срезал свою бороду и скинул с себя одеяния иудея. Облачившись в тогу жителя Мемфиса и подрезав себе волосы на эллинский манер, я осторожно направился на север, надеясь догнать своих сослуживцев.

Конечно, продвигаясь вперед, я рисковал нарваться на римские войска. Но я надеялся, что смена облика спасет меня от их оружия. В любом случае мне не оставалось ничего иного: я должен был догнать своих или умереть в египетской пустыне. Несколько часов я шел, пересекая место сражения.

Оно было усыпано окровавленными и уже начавшими издавать тошнотворный запах тления телами. Над моей головой кружили стервятники, вблизи завывали шакалы, радующиеся обильной добыче. Где-то среди погибших лежало тело моего брата Элиши, но я не мог даже совершить по нему последние обряды. Солнце медленно склонялось к горизонту, окрашивая западную часть неба в красные тона.

Добравшись до берега реки, я утолил свою жажду, а потом быстро зашагал вперед, всматриваясь в следы на песке. Я смертельно боялся ночевать в пустыне один. Конечно, у меня был меч Элиши. Но мог ли он защитить меня от крокодилов, змей и скорпионов, в обилии живущих в этих местах?

Всю дорогу я без остановки возносил Господу молитвы, прося его позволить мне догнать еврейскую армию. 140 Вскоре сумерки опустились на Землю, дневная жара уступила место ночной прохладе. Я уже начал подумывать о том, чтобы переночевать на каком-нибудь дереве, как вдруг заметил множество свежих человеческих и верблюжьих следов.

Судя по всему, совсем недавно здесь проходил какой-то караван. Осторожно двигаясь по следу, я вскоре услышал шум голосов и увидел группу торговцев с верблюдами, располагающуюся на ночлег на поляне, окруженной пальмами и кустарниками. Я прокрался поближе, прислушиваясь к их голосам и всматриваясь в их одежду. Их было около пятнадцати мужчин, одетых в яркие, необычные для этих земель одежды. Вслушавшись в их говор, я уловил арамейские слова - язык, знакомый мне с детства.

Судя по всему, они были иностранцами, а не римскими или греческими захватчиками. Слава Создателю! Помолившись Господу, я вышел к ним из своего укрытия и произнес слова приветствия.

- Кто ты такой? - спросил меня на латыни старший из них по возрасту бородатый мужчина лет пятидесяти.

- Я египтянин, Парамон, - соврал я, ответив им на их языке, - мой дом был разрушен во время войны. Я иду к родственникам на север. Можно ли мне переночевать вместе с вами? Здесь не совсем безопасно.

- Если ты египтянин, то откуда знаешь наш язык? - недоверчиво уточнил мой собеседник.

- Я был писарем и знаю несколько языков. Я могу пригодиться вам в пути.

- Да, но мы-то идем совсем не на север, - ответил тот, жестом приглашая меня присесть. - Возвращаемся домой, на восток. Мы купцы из Харакены. Мы каждый год мы поставляли в Ливию и Египет индийские ткани и специи. А тут - надо же было этим евреям развязать войну! - никакой торговли. Все дороги обрезаны, везде орудуют эти шайки головорезов. А наши старые клиенты лежат в земле - от этой войны вся торговля пошла прахом! Хотели скинуть товар мемфисцам, а город закрыт из-за военных действий. Вот и приходится возвращаться восвояси.

Видать пропадет весь наш товар из-за проклятой войны… - Ткани никогда не пропадут, - заметил я, - все ценят индийские шелка. Ценят, но не сейчас. Евреи сожгли столько городов и запасов зерна вместе с ними, что сейчас всем местным придется подтянуть пояса. Теперь уже не до тканей! А уж о специях и говорить нечего. В былые времена у нас их покупала только местная знать, но все они сейчас как крысы бегут на юг подальше от войны. А ты куда держишь путь? В Александрию?

- Да, - кивнул я, - иду к родственникам. Тогда, может быть, от твоих родственников никого не осталось в живых, - пожал плечами торговец, - повстанцы напали на город и сожгли его, перебив всех жителей. А сейчас там снова орудуют римляне. Их император послал туда свои войска под предводительством префекта Турбона. И теперь они жестоко расправляются с евреями.

В общем, не советую я тебе идти туда в это время - попадешь еще под горячую руку. Не сносить головы. Услышав имя Турбона, я вздрогнул. Несколько лет назад он был прокуратором Иудеи, и был известен всем своим свирепым нравом и военными талантами. Новость о введении новых легионов в Египет обескуражила меня. Был ли у меня шанс найти своих сородичей, если их атаковали несметные римские полчища?

Ассирийский торговец говорил правду: идти навстречу имперским войскам было подобно смерти… Я посмотрел на своих собеседников. Харакенское царство было известно как благодатная страна, лежавшая на перекрестке торговых путей, соединявших Индию с Римской империей. Там процветала торговля с другими странами, а самое главное: эта земля лежала далеко от этих мест…

- Возьмите меня с собой! - попросил я. - Раз уж мне некуда идти, а от моей семьи никого не осталось, я готов работать на вас. Позвольте мне пойти с вами!

- А на кой черт ты нам нужен? - пожал плечами купец. - Тут не знаешь, как сохранить своих людей и чем накормить. Запасы фиников истощаются, а торговли нет. Куда нам еще лишний рот?

- Я могу помочь вам распродать ваш товар! - со всей убедительностью воскликнул я. - Я учился в школе и говорю на языках всех народов отсюда до берегов Тигра и Евфрата. Кроме того, я изучал медицину и знаю полезные свойства специй, я смогу убеждать людей купить их у вас. Ведь лекарства нужны в тяжелые времена. Торговцы переглянулись и задумались. Отойдя в сторонку, они посоветовались, а затем подозвали меня к себе:

- Мы дадим тебе испытательный срок, - сказал самый старший из них, - проверим твои слова в первом городе. Если торговля пойдет, то пойдешь с нами. А если нет, то оставим тебя прямо там.

- Хорошо, - кивнул я, подумав, что если даже мне удастся доехать с ними до города, то это уже решит половину моих проблем.

- А не могли бы вы авансом накормить меня чем-нибудь, что у вас есть?

На берегах Евфрата
Так я присоединился к торговому каравану, шествующему в Ассирию. Добравшись до Гелиополиса, мы сделали остановку. Этот древний город, располагавшийся восточнее Александрии, был занят римскими войсками. Они тщательно проверяли всех входивших в город путешественников. Однако, поскольку Ассирия считалась римской провинцией, римские постовые не стали тщательно обыскивать караван и запустили нас в город.

Обстановка здесь была довольно мирной, и я с энтузиазмом принялся за работу: расхваливая товар местным жителям. Это был мой единственный шанс убраться подальше из этих мест. По милости Господа мне удалось распродать часть товара, и хараканские купцы решили взять меня с собой.

От Гелиополиса наш караван отправился на запад по царской дороге, проложенной тысячелетия назад. По пути меня постоянно беспокоили мысли о возвращении домой, ведь Иудея лежала так близко, стоило лишь свернуть на север. Однако дурные новости приходили к нам в каждом новом селении.

Разозлившись на еврейских повстанцев Африки, император отправил новые войска в Иудею, основной задачей которых было разыскивать и казнить любого, заподозренного в участии в мятежах. Несмотря на сильное желание отправиться домой, я понял, что более безопасно мне продолжить путь со своими спутниками и укрыться где-нибудь за пределами Римской империи.

Восточная граница Рима гудела, как потревоженный улей. Тут и там нам встречались разрушенные города, а на дорогах орудовали банды. Несмотря на эту опасную обстановку, мы неуклонно продвигались на восток. Города Месопотамии были древними и многолюдными. Хотя многие из них были разорены войной, на их базарных площадях шла оживленная торговля.

Мне, к радости моих хозяев, удавалось хорошо расхваливать полезные свойства специй и сбывать их местным жителям. Достигнув Вавилона, мы распродали весь товар. -Каждая сторона честно выполнила свои условия, заключил наш старейшина, - мы помогли тебе выбраться из Египта, а ты распродал наши специи. На том можем и остановиться. Но ты мне очень понравился, парень: смекалист, языкаст, убедителен.

Клянусь богами, я не раз подумывал, уж не еврейский ли ты мятежник, скрывающийся от римского распятия. И мы могли осмотреть тебя, ведь каждый иудей имеет свое отличие, сделав красноречивый жест, усмехнулся он, - но ты хорошо поработал, и нам нет смысла сдавать тебя имперцам.

В общем, если хочешь, то можешь остаться с нами. Товар распродан. Отдохнем с полгода в Харакене, а потом отправимся к берегам Инда за новыми тряпками да специями. Предложение было заманчивым. Я обещал подумать. Через несколько дней мы достигли ассирийской провинции Харакены.

Здесь еще со времен Вавилонского пленения жила большая и процветающая еврейская диаспора: банкиры, перекупщики товаров, менялы денег. Пока мои спутники разъехались по своим домам, я остановился в местном еврейском поселении. Здесь меня и застала неожиданная новость: римский император Траян, проклинаемый всеми иудеями, неожиданно покинул этот мир, не оставив законного наследника.

Как и всегда при смерти монарха, в его армии возникла неопределенность: многие войска, сопровождая его тело в Рим, покинули пределы Междуречья. Все с волнением ждали нового императора. Вскоре им был избран племянник Траяна, Адриан, не проявлявший особого интереса к восточным провинциям. Устремив честолюбивые планы к берегам северных границ, он отозвал остатки римской армии из Месопотамии, и, к всеобщей радости иудеев, эти земли вновь освободились от римского владычества.

К этому времени я неплохо освоился среди местных евреев. В отличие от африканской диаспоры, все они были чрезвычайно благочестивы и строго следовали заповедям Торы. Я нанялся торговым агентом к богатому местному купцу Иакову и решил осесть в этом удаленном от Рима безопасном месте, среди своих сородичей.

Дела мои шли неплохо, я успешно торговал и завоевал доверие своего хозяина. Каждый день я благодарил Господа, отправившего меня учиться в ешиву рабби Ишмаеля. Знание языков, математики и законов торговли помогло мне быстро завоевать авторитет среди сородичей. Через год из обычного торгового агента я продвинулся на должность главного управляющего.

Видя мою честность и богобоязненность, Иаков доверил мне управление своими активами и ведение всех торговых операций, а еще через год предложил жениться на своей единственной дочери Рахили. Хотя Рахиль не была красавицей, но для меня, оставшегося без ничего в чужой стране, женитьба на соплеменнице по законам Писания, тем более на дочери своего начальника, - была воистину Божьим даром.

И я принял его. С тех пор мое материальное положение укрепилось еще сильнее. Год за годом у нас с Рахилью рождались дети, старшего из которых я назвал Элишей. Казалось бы, чего еще мне оставалось желать в этом мире? Я спасся от смерти, обрел дом и семью… однако день за днем я все больше скучал по родине, вспоминая тенистые рощи Явне и ученые диспуты, устраиваемые светилами библейского закона.

Хотя я с успехом торговал, я не чувствовал особой привязанности к этой профессии. Что же касается изучения Священного закона, то в Харакене, на этой земле торговцев, никто особо не интересовался такими вопросами. Здесь не было ни одной ешивы. А местные жители, хотя и строгие в исполнении Закона, не испытывали тяги к чтению писаний.

A Иудею, тем временем, по-прежнему контролировали римские легионы, хотя новый император пообещал разрешить евреям восстановить разрушенный храм в Иерусалиме и возобновить поклонение. Через несколько лет до нас долетели тревожные новости: Адриан вознамерился построить на месте священного храма свое языческое капище.

А сам Иерусалим он планировал превратить в один из центров римской культуры. Эта новость стала шоком для всех евреев от Средиземноморья до берегов Тигра и Евфрата. Мало того что римляне запретили иудеям проводить все религиозные обряды, так теперь еще и эта постройка языческого храма на священной земле - худшее оскорбление, которое только можно было придумать.

Сколько тысяч иудеев отдали свою жизнь, защищая храм Господа от осквернения, так как же мы, их потомки, можем допустить такое святотатство? Со всех концов земли евреи заговорили о скором пришествии Мессии, который должен вот-вот прийти и уничтожить грешных оккупантов, защитив от бедствий народ Израиля.

Поскольку спрос всегда порождает предложение, во всех частях Иудеи и даже за ее пределами стали появляться многочисленные мессии, призывавшие людей следовать за ними. Охваченные гневом иудеи начали готовиться к новому восстанию, и даже из далеких провинций к ним присоединялись добровольцы, жаждавшие освободить Святую землю от римлян.

Услышав эти новости, я задумался. Конечно, моя жизнь была спокойной и сытой. Я жил в добротном доме, окруженный уважением соседей, заботой жены и любовью пятерых детей. Как страшный сон я вспоминал кровавые ужасы войны в Африке и каждый день благодарил Господа за то, что он позволил мне выбраться живым и невредимым из объятого пламенем восстания Египта.

Стоило ли сейчас, когда Господь одарил меня всеми милостями, думать о том, чтобы добровольно броситься в пожар нового восстания, опасность которого я знал не понаслышке? Однако мысли об осквернении Святой земли не давали мне покоя. По ночам мне снился умирающий Элиша: он вкладывал свой меч в мои руки и требовал отмщения.

Последней каплей было прибытие в Харакену посланника иудейских повстанцев. Всех нас пригласили на тайное собрание в доме старейшины харакенской диаспоры. Там с пламенной речью выступал Биньямин, гонец, проделавший долгий путь из Иудеи, чтобы передать нам послание своего лидера, Шимона Бен Козевы:

- Наша родина лежит в руинах, Святая земля Израиля залита кровью мучеников, Храм Божий разрушен язычниками. Они запретили нам проводить обряд обрезания детям и убивают всех, кто следует священному закону. Но и этого мало этим сынам дьявола: теперь эти мужеложцы и развратники хотят осквернить Святую землю, построив храм своим идолам на месте храма Господа Бога нашего, а святую землю Иерусалима хотят превратить в эллинское блудилище! И это положило предел терпению Божьему: Он послал на землю Своего посланника, Святого Царя Израиля, Мессию, Шимона Бен Козеву! От его лица я и приветствую вас! Начало этой речи омрачило наши лица, но конец породил недоверие в наших сердцах. В последнее время новоявленные мессии появлялись так часто, что ставили под сомнение сам факт их возможного существования…

Я слишком хорошо помнил предыдущего царя Луку, потерпевшего поражение в Египте, и потому с сомнением покачал головой

- А что это за Царь Израиля? - степенно спросил гонца наш старейшина

- Он долгожданный избавитель нашего многострадального народа! со слезами на глазах ответил гонец - Могучий, как лев, неукротимый, как гнев Божий, он явился в этот мир, чтобы восстановить справедливость. Вот уже вся Святая земля празднует его появление. Все жители Иудеи от мала до велика приветствуют его. Он собрал огромное войско и собирается обрушить гнев Божий на головы святотатцев. Весь народ Израиля готов восстать под его знаменами. И он прислал меня к вам с просьбою.

Много столетий дети Израиля здесь, на Вавилонской земле, поддерживали и защищали Храм Нерусалимский. Сейчас, в трудный час, наш народ, рассеянный по всей земле, должен объединиться и восстать, чтобы восстановить славу семени Авраамова! Я пришел к вам с просьбой: встаньте под знамена нудейской армии или помогите, чем можете. Война требует многого: еды для воинов, оружия, лекарств.

Каждый может принять, чем может, участие в освободительной войне, во имя Божье! Ибо каждый, кто послужит делу Господа, войдет как праведник в Его сады. Кто же из вас готов поднять оружие в защиту Святой Земли? Мысль о присоединении к военным действиям не слишком вдохновила зажиточных купцов Харакены. В ответ на призыв вступить в боевые ряды, вперед выступило только несколько молодых людей из небогатых семей.

Остальные собрались в кружок и, посовещавшись, пообещали гонцу помочь продуктами и деньгами. Они решили отправить в Иудею караван на помощь повстанцам. Следующим пунктом их обсуждения стал вопрос о том, кто поведет этот караван с ценным грузом в столь опасное для путешествий время

Посланец Бен Козевы должен был отправиться со своей миссией дальше. А харакенцам был нужен надежный сопровождающий для отправления помощи повстанцам. Во время всех этих разговоров я молча стоял в сторонке, пытаясь понять, что же мне делать. Но когда речь зашла о том, что необходимо возглавить караван, я понял, что не могу отмалчиваться, и вышел вперед: те места… Я смогу повести караван.

Я родом из Явне и знаю Жена плакала и умоляла меня вернуться сразу же после передачи груза. Она боялась, что я вступлю в ряды повстанцев. Втайне от нее я вытащил из дальнего сундука меч Элиши и припрятал его среди своих вещей. Оставив жену и детей под защитой тестя, я отправился на родину, не зная, вернусь ли живым на берега Евфрата.

Любовь, как смерть, сильна
Итак, теплой весенней порой, когда на склонах ассирийских холмов пышно распустились цветущие сады, мы выступили с нагруженными верблюдами в землю Иудеи. Впервые я ехал во главе каравана, под моим руководством шествовало двадцать добровольцев, решивших отправиться на помощь восставшим.

Все мы были одеты как купцы, а наша поклажа состояла из зерна, одежды и серебра. Наш переход через земли Междуречья занял не более месяца, по истечении которого мы ступили на святую землю наших предков. Как сообщил нам гонец Бен Козевы, его отряды расположились в южной части Иудеи. Они тщательно готовились к восстанию: сооружали подземные туннели, наземные укрепления и ковали

[Валентин Шеховцов]

Любовь, как смерть, сильна
Итак, теплой весенней порой, когда на склонах ассирийских холмов пышно распустились цветущие сады, мы выступили с нагруженными верблюдами в землю Иудеи. Впервые я ехал во главе каравана, под моим руководством шествовало двадцать добровольцев, решивших отправиться на помощь восставшим.

Все мы были одеты как купцы, а наша поклажа состояла из зерна, одежды и серебра. Наш переход через земли Междуречья занял не более месяца, по истечении которого мы ступили на святую землю наших предков. Как сообщил нам гонец Бен Козевы, его отряды расположились в южной части Иудеи. Они тщательно готовились к восстанию: сооружали подземные туннели, наземные укрепления и ковали

оружие. Все это поначалу совершалось в строжайшей тайне от захватчиков. Однако к моменту нашего прибытия, повстанцы начали первые партизанские вылазки, убивая мелкие отряды римлян. Они неожиданно появлялись из-под земли по подземным тоннелям, молниеносно уничтожали иноземцев и так же стремительно исчезали в своих укрытиях.

Воодушевленные первыми победами своего лидера, повстанцы захватили несколько военных укреплений римлян и вытеснили их из городков Южной Иудеи. Двигаться по этому региону было опасно, так как осознав начало военного вызова, римский прокуратор отправил сюда силы двух легионов, контролировавших всю Иудею.

К счастью, мы прибыли в страну со стороны Мертвого моря, и потому избежали встречи с римскими войсками. Мое сердце трепетало от счастья, когда наши ноги ступили на родную землю. Еще более радостно было видеть ее свободной: нас встретили отряды повстанцев, состоявшие преимущественно из простого люда.

Я передал доверенный нам гонцом Бен Козевы оберегающий документ, и наш караван с почтением доставили в лагерь. Как глава каравана с дарами Харакены, я должен был встретиться лицом к лицу с тем, кого народная молва единодушно считала Мессией. Откровенно говоря, я был настроен скептически, но с должным почтением склонился перед огромным могучеруким великаном, гордо восседающем на коне.

Бен Козева производил впечатление не человека, a исполина, состоящего из сплошных мускулов. Увидев его, я понял, почему он внушал такое благоговение простому народу. Он был достаточно молод, но его лицо, решительное и суровое, a также пронзительный взгляд глубоко посаженных глаз и хищный ястребиный профиль невольно наводили на мысль о беспрекословном повиновении.

- Приветствую освободителя иудейской земли, Царя Бен Козеву, - почтительно поприветствовал его я. Позволь предложить тебе дары от евреев ассирийской провинции, а также представить тебе добровольцев, пожелавших сражаться под твоим знаменем. Пристально посмотрев мне в глаза немигающим взглядом, Бен Козева густым басом задал мне вопрос:

- Хоть ты и из Харакены, но ты говоришь без ассирийского акцента. Как тебя зовут и кто ты такой?

- Ваше величество правы, - склонил голову я, родом я из Иудеи. Родился в Явне. А зовут меня Авирам.

- А как оказался в Харакене? - продолжал пытать меня он.

- Мой брат Элиша Бен Захария присоединился к повстанцам Киренаики восемнадцать лет назад. Я уехал воевать туда с ним. Когда наши войска были разгромлены в Египте, меня спасли купцы Харакены, и я отправился жить в их края.

Бен Козева продолжал буравить меня пронизывающим взглядом: - Элиша Бен Захария… я слышал это имя, наконец, произнес он, - не тот ли это храбрый воин, погибший под Мемфисом?

- Да, это он, - вздохнул я, - он умер у меня на руках, доверив мне свой меч… - Меч сиккария? Это хорошо. Значит, в наших рядах появился старый ветеран и опытный воин.

- Я был всего лишь врачом в той войне, - без ложной скромности ответил я, не желая брать на себя ответственность рьяного вояки.

- Что ж, хорошо, - кивнул предводитель, - это тоже пригодится. А теперь представь мне твоих спутников и покажи, какие дары своему народу ты привез.

Отчитавшись перед Бен Козевой, я отправился вместе со своими спутниками в палатку, чтобы поесть и отдохнуть перед тем, как получить военные распоряжения. Стоило нам приступить к простому солдатскому обеду, как к нам пожаловал пожилой, прихрамывающий человек в одеждах военачальника. Его обветренное лицо показалось мне знакомым

- Мир тебе, Авирам! Не узнаешь старого земляка? Я Йосейф Бен Адиель из Явне. Не помнишь меня? А ведь я неплохо знал твоего отца и частенько заходил в твой дом.

- Мир вам, - ответил я, сложив руки, - смутно помню. Но после удара по голове на войне у меня частично пропала память. К сожалению.

- Ничего страшного! - похлопал он меня. - Рад снова видеть тебя. Мы уже думали, что род твоего деда прервался на вас с Элишей. Господь позаботился: у меня пятеро сыновей.

- О, это хорошо! Надеюсь, они такие же знатоки Писания, как твой отец и ты? Ведь ты был одним из лучших учеников рабби Ишмаеля.

- К сожалению, нет. В Ассирии нет ни одной школы, а у меня не было времени заниматься писаниями, - покачал головой я.

- Ну, ничего! Все еще впереди! Скоро мы освободим Святую землю, и ты сможешь привезти семью на родину, а здесь они научатся всему, что надо.

- Надеюсь, что так и будет, - вздохнул я. Даже не сомневайся! Бен Козева - лучший воин и стратег, которого видела наша земля. За короткое время он освободил несколько южных городов. Римляне понесли огромные потери, а наши люди ликуют! Но к тебе у меня есть важное поручение. Поешь, и пойдем со мной. Заинтригованный словами военачальника, я быстро закончил трапезу и последовал за ним в его палатку.

Здесь мы были с ним одни, Усадив меня на сидение из соломы, он присел на деревянный стул: Ты храбрый и преданный родине человек, Авирам. Ты происходишь из благородного рода, всегда служившего Святой земле, Ты отважный воин и ветеран войны в Африке. У нашего руководителя Бен Козевы есть к тебе очень серьезное поручение, от которого зависит победа нашего народа.

Я как раз искал подходящего человека, и вот Господь Израиля послал тебя. Я был весьма озадачен таким вступлением. Трудно было представить, чего могли ожидать эти вояки от такого бесполезного в сражениях человека, как я. А дело вот в чем, - продолжил Йосейф Бен Адиель, понизив голос. Как ты понимаешь, успех войны зависит от сплоченности народа. Если каждый человек в Иудее встанет на нашу сторону, то мы сможем сокрушить врага. Понимаешь?

- Согласен.

- Сейчас на нашей стороне очень много людей, но, как ты, наверное, заметил, большинство из них люди простые и неграмотные, уставшие от гнета захватчиков. Но нам также нужна поддержка зажиточного класса: для поддержания армии нужно много оружия и пищи. И только если высшие слои Иуден поверят в Бен Козеву, мы сможем стать непобедимы. А для этого нам нужен ты.

- Чем же я могу помочь? - удивился я. - Я уже давно покинул эти места и никого особо не знаю.

- Ты знаешь тех, кто нам нужен в первую очередь, - остановил меня Йосейф Бен Адиель. - Ты знаешь раввинов - главных авторитетов в нашем народе. Если мудрецы выскажутся в поддержку Бен Козевы, если они подтвердят, что именно он - Мессия, то в Иудее не останется ни одного человека, оставшегося в стороне от войны. И мы хотим начать с рабби Ишмаеля - твоего учителя. Бен Козева решил послать тебя к нему с посланием, чтобы тот подписал документ о том, что он признает Бен Козеву Машиахом*.
____________________________
*Машиах - помазанник, Мессия
____________________________
А твоя задача объяснить этому раввину важность нашей миссии. Ошеломленный словами военачальника, я молча смотрел на него. Нечего сказать, это был самый амбициозный план, который мне доводилось видеть, Но трудно представить, чтобы мой учитель когда-либо подписал такой документ… Не желая портить отношения, я попытался увильнуть от такого сомнительного поручения:

- Но я покинул ешиву много лет назад, даже не отблагодарив рабби за его труд. Скорее всего, он не помнит меня, а если и помнит, то не с лучшей стороны. С чего ему слушать меня? Я точно не подхожу на роль посланника! Это не страшно, дело тут не в личных отношениях. Ты знаешь его психологию и должен найти убедительные аргументы. Я знаю только то, что он невероятно упрям в том, что касается Писания. Если он считает, что что-то противоречит Торе, он никогда не сделает этого. Если он не верит, что Бен Козева - Машиах, он никогда не подпишет такой документ.

- А с чего ты взял, что Бен Козева не Машиах? - грозно сдвинул брови мой собеседник. - Кто может это знать? Сейчас мы видим, что именно он освобождает нашу землю от иноверцев! И в этом - откровение Божие! Я покорно закивал головой. Мне было совсем не до теологических споров о природе и сущности Бен Козевы. Я был готов сражаться на его стороне в любом случае, но идея ехать с посланием к рабби Ишмаелю казалась мне безумной.

Я действительно не могу всего знать. Но рабби Ишмаель - лучший знаток писаний. Если Бен Козева и вправду Машиах, то он примет его без моего вмешательства. А если нет А если не примет, то ему конец, - сухо оборвал меня Йосейф Бен Адиель. Ты отправишься к нему в Кфар-Азиз на рассвете. Несколько лет назад он стал жить как отшельник пещере в хевронских горах. Найдешь его там. У тебя будет несколько часов, чтобы убедить его, Мы поедем вслед за тобой. Нам нужно, чтобы он подписал документ и поехал поклониться Бен Козеве. А если нет, то он будет убит в тот же день… Но ты ведь не хочешь увидеть смерть своего учителя?

Побледнев, я покачал головой. Военачальник Бен Козевы припер меня к стенке. Судя по всему, Бен Козева был готов на все, и его не смущало даже убийство коэна. Хоть я и покинул учителя из-за несогласия в теологических вопросах, я был в вечном долгу перед ним за те знания, которые не раз спасали мне жизнь. И из благодарности, я должен был попробовать спасти его от гибели… Вот и отлично.

Значит, на рассвете в путь. Старик живет где-то в пещере под Кирьят-Арбой. Это совсем рядом. В полдень ты будешь у него. Помни, у тебя будет только пара часов, чтобы сохранить ему жизнь! Запомни, перед нашим народом стоит только один выбор: свобода или смерть! И в этой ситуации смерть любого предателя неизбежна

Всю дорогу я, волнуясь, обдумывал, как объяснить рабби Ишмаелю мое внезапное исчезновение из ешивы: «Я скажу ему, что мой брат уезжал на войну и позвал меня с собой. И у меня даже не было времени, чтобы прийти попрощаться». Это объяснение вроде бы было правдой, но в то же время оно скрывало мой истинный мотив. Я не держал на рабби Ишмаеля никакого зла.

Более того, я начисто забыл, по какому вопросу возникло наше с ним разногласие. Все эти годы моя жизнь была столь насыщенной событиями, что мои юношеские порывы дискутировать на теологические темы казались мне чем-то оторванным от реальности. Сейчас я был умудренным жизнью ветераном египетского восстания, остепенившимся и сколотившим состояние на торговых операциях.

Как далек был этот человек от того ранимого юноши, рыдающего при виде окровавленных детских тел и проповедовавшего Тору обезумевшим ливанским повстанцам! Вскоре вдали показались покрытые густыми лесами горные вершины, у подножья которых располагались небольшие селения. Подъехав поближе, я спросил у проходивших крестьян, не знают ли они, где находится обитель знаменитого рабби Ишмаеля.

Они с почтением указали мне на извилистую дорожку, уходившую вверх к вершинам горы. Я поехал по ней, но вскоре стало слишком сложно продолжать путь на лошади. Заехав вглубь леса, я привязал ее к дереву и начал взбираться по крутому откосу к зиявшим над моей головой пещерам.

Как странно, что известный на всю страну ученый решил перебраться на старости лет в это малолюдное место. Жить в горной пещере совсем не просто. Чем он занимался здесь вдали от шума городов? Я слышал, что немногочисленные ученики посещали его здесь, чтобы получить очередные уроки.

Но к счастью, когда я поднялся к пещере, здесь никого не было. Оказавшись на ровной площадке перед узким входом в каменный грот, я в нерешительности остановился:

- Есть ли здесь кто-нибудь? - позвал я, сомневаясь, правильно ли я нашел обитель учителя.

- Мир тебе! - раздался из пещеры знакомый голос, и через несколько минут у входа в пещеру появилась так хорошо знакомая мне высокая худая фигура рабби Ишмаеля. Он был одет в грубые домотканные шерстяные одежды, подобные тем, которые носили наши древние предки. И все же сменив благородные одеяния коэна на простое рубище отшельника, мой учитель не утратил присущего ему аристократического благородства.

Его длинные зачесанные назад волосы и борода заметно поседели, но лицо почти не изменилось. Встретившись с ним взглядом, я склонился в почтительном поклоне: - Приветствую Вас, учитель!

Внимательно взглянув мне в лицо, рабби Ишмаель приветливо улыбнулся и поприветствовал меня, словно мы расстались только вчера:

- А это ты, Авирам? Мир тебе! Ну что, ты обдумал мой вопрос?

Я растерянно уставился на учителя, напрягая память и лихорадочно пытаясь вспомнить, о каком вопросе шла речь. Меня совершенно обескуражило то, что он даже не поинтересовался, куда я так внезапно исчез на восемнадцать лет. А я так долго составлял оправдательную речь по дороге сюда!

- Нет, учитель, - запинаясь, ответил я, - а что я должен был обдумать?

- Мы говорили с тобой о природе Господа, Авирам. И я спросил тебя, возможно ли полюбить Его всем сердцем, всей крепостью, если Он не является личностью?

- Да, теперь я вспомнил… как же давно это было! Покачав головой, я ответил:

- Учитель, из ешивы я ушел сражаться с римлянами ради Господа, и… так много всего случилось! К сожалению, я забыл наш разговор…

- Ты сражался во имя Господа, забыв о Господе, усмехнулся он. - К несчастью, такое часто случается. Поэтому я и хотел обучить тебя науке о Боге. Если мы забываем о Нем, то ради чего на самом деле такое служение?

Я пристыженно опустил голову, и неожиданно для себя сознался: - На самом деле я уехал не потому, что жаждал сражаться… В то время я об этом даже не думал. Я просто не мог остаться, потому что не понимал Ваши уроки! Вы знаете, мой отец запретил мне учиться у рабби Акивы из-за того, что он утверждал, что Песнь Песней царя Шломо перевешивает по важности все другие части Писания. Из-за этого отец принял решение отправить меня к Вам.

- Но я полностью согласен с рабби Акивой. Все писания важны, однако они предназначены для людей разных уровней. Песнь песней - самая возвышенная часть Библии, потому что она показывает высшую цель религии - пламенную любовь к Господу как к Возлюбленному.

- Мой отец учил меня, что мы не можем относиться к Богу таким образом, - покачал головой я. - Библия говорит о том, что он Вездесущий и Всеведущий. Как может Вездесущий находиться в одном месте, сидеть на Троне и иметь ограниченную форму?

- Все дело в том, что люди привыкли мерить Бога своей логикой. Если мы имеем тело, то, значит, мы не вездесущи, так? Это ограниченность человеческого существования. Но Бог не связан такими ограничениями. Он способен быть одновременно вездесущим, и в то же время сидеть на Троне, а также быть за пределами Своего творения. На то Он и Бог. Понимаешь?

- Я понял, но только как теорию. Мне трудно представить это практически.

- Еще бы, - усмехнулся рабби Ишмаель, - это невозможно представить материальным умом. Для этого нужен духовный опыт. Поэтому я и хотел обучить тебя восхождению. Господь не поддается мирской логике, Он непостижим человеческим умом. Познать Его сможет только тот, кому Он Сам пожелает открыться. А открывается Он только тем, кто любит Его. Помнишь: «любовь, как смерть, сильна»?

- Да, Песнь Песней… но что, если нет такой любви?

- Тогда нужно ей учиться. Но для обучения нужна вера в слова учителя… Я покраснел, начиная понимать, какую глупость я совершил, усомнившись в словах учителя и бросив школу. Сейчас, спустя столько лет, смысл его слов стал по-новому открываться мне:

- Простите, меня, учитель, я - невежественный дурак!

- Ну ладно, Господь милосерден. Он даст тебе другого учителя. Только не повторяй прежних ошибок: размышляй над уроками и усваивай их.

Я не совсем понял, что имел в виду рабби Ишмаель. Неужели он хотел, чтобы к сорока годам я снова отправился в школу? Но ведь сейчас война, я должен защищать родину! Вспомнив о войне и о цели своего визита, я взволнованно произнес: - Я обязательно постараюсь продолжить обучение, но сейчас, дорогой учитель, я пришел к Вам с серьезным разговором. Меня послал к Вам Бен Козева.

- А, этот воитель? Чего же ему от меня нужно?

- Он хочет объединить всех иудеев под одним знаменем. Как в древние времена! Для этого ему нужно, чтобы Вы своим авторитетом подтвердили, что он является Машbахом/

Выпалив это предложение, я застыл, боясь поднять взгляд на учителя. Внезапно я услышал его раскатистый смех/

- Зачем же Машиаху подтверждения старого раввина? Небеса и писания сами подтвердят его божественность.

- Учитель, - вздохнул я, - к несчастью, все это достаточно серьезно. Бен Козева знает, что для народа голосом небес и знатоком писаний являются мудрецы Иудеи. Он намерен получить от всех вас документ, подтверждающий его мессианство. С этим он и послал меня.

- И ты что, всерьез подумал, что я подпишу такую бумагу? - удивился рабби. - Ты разве не знаешь, что лжесвидетельство запрещено Библией?

- Нет-нет! Я знал, что Вы не захотите участвовать в этой авантюре! Но с другой стороны, Бен Козева сейчас наша единственная надежда остановить строительство языческого капища на месте Божьего храма и спасти народ Иудеи от захватчиков! Ваша поддержка нужна, чтобы спасти нашу Землю!

- Авирам! - внезапно лицо моего учителя стало строгим. - Я бы сам пошел воевать в армию Бен Козевы и просил бы каждого встать под его знамена, если бы не эта наглая дерзкая ложь, что он является Машиахом. Не сможет возгордившийся обманщик спасти свой народ Наоборот, он уничтожит его.

Никогда еще богохульство не приносило никому блага. Его план - отличен с мирской стороны, но над всеми нами стоит Бог. Не стоит забывать, что Он контролирует все события, и мы должны исполнять Его Завет, а не придумывать басни. Взглянув в решительное лицо рабби Ишмаеля, я понял, что все мои уговоры бессмысленны, и прибег к последнему аргументу:

- Учитель, если Вы не согласитесь, они убьют Вас, - прошептал я.

- Если Бен Козева не побоялся назвать себя Машиахом, он не остановится перед тем, чтобы поднять оружие даже на коэна. Рабби Ишмаель только пожал плечами: - Жизнь в этом мире все равно рано или поздно закончится, Авирам, - бесстрастно сказал он. - Нет смысла продлять ее, отступая от Завета Господа.

- Значит… Вы не согласны подписать эту бумагу?

- Нет.

- Тогда, прошу Вас, садитесь на моего коня и скачите отсюда. Вам небезопасно оставаться одному в этом месте, ведь сюда направляется отряд Бен Козевы!

- Я не совершал никакого преступления, чтобы бежать от них, - пожал плечами он, - я останусь.

Услышав однозначный ответ учителя, я понял, что переубеждать его бесполезно. Но у меня еще была надежда сохранить его жизнь, поговорив с Бен Адиелем. Поэтому я собрался уходить, чтобы успеть встретить отряд повстанцев до того, как они достигнут Кфар-Азиза. Но рабби Ишмаель остановил меня:

- Постой, у меня для тебя кое-что есть.

Он быстро вошел в свою обитель и вскоре вернулся обратно со свитком пергамента в руках: - Это твоя Тора, - сказал он мне, протягивая ее. Я с удивлением узнал свой экземпляр Писания, который я старательно переписал, ещё учась в ешиве. Я покинул школу рабби Ишмаеля, ничего не забрав оттуда, и думал, что мой свиток давно уже затерялся. Неужели, даже покинув Явне, учитель взял его с собой?

- Спасибо! - воскликнул я, тронутый заботой учителя, и порывисто склонился перед ним. Мое сердце сжало горестное предчувствие. Несмотря на то, что я был полон решимости уговорить военных оставить рабби Ишмаеля в покое, что-то говорило мне, что я вижу его в последний раз. Еле сдерживая слезы, я взглянул в его красивое строгое лицо и попросил:

- Учитель, благословите меня, чтобы мой замысел удался, и солдаты Бен Козевы не потревожили Вас!

- На все воля Божья, - без тени волнения ответил он, - ты, главное, подумай над нашим разговором.

- Хорошо! - я стремительно сбежал вниз по крутому склону к тому месту, где оставил коня. Нельзя было терять ни одной минуты. Подхлестывая животное, я быстро поскакал навстречу отряду Бен Адиеля. Через час я увидел на горизонте облако пыли, а затем за ним появился небольшой отряд повстанцев. Приблизившись к ним, я сразу направился к своему земляку:

- Ну как? Удалось уговорить старика? - первым делом осведомился он.

- Не совсем! - воскликнул я. - К сожалению, рабби Ишмаель болен, похоже, он тронулся умом из-за отшельнической жизни и постоянных аскез в горах. Нет смысла обращаться к нему за подписью, он все равно ничего не понимает! Вряд ли его свидетельство в таком состоянии покажется кому-то авторитетным. Лучше не тратить на него времени, а отправиться за подписью к другим!

- Ладно, - почесывая бороду, ответил Бен Адиель. - к другим мудрецам мы вскоре отправимся. Я рад, что ты заботишься о нашем общем деле. Сказать по правде, я опасался, что ты решишь сбежать вместе со стариком. Но раз ты вернулся назад, ты доказал свою преданность делу освобождения!

Похлопав меня по плечу, он отдал приказ солдатам стреножить лошадей и сойти на землю размять ноги. Я не решился спросить его, почему мы не сразу пустились в обратный путь. Поначалу я подумал, что устав от верховой езды, они решили немного передохнуть перед возвращением. Однако вскоре поняв, что что-то здесь не так, я вернулся к Бен Адиелю: - Почему мы стоим здесь?

- Мы кое-кого ждем, - коротко ответил он. Через полчаса с южной стороны холма показался отряд всадников. Похоже, именно их мы и ждали. Я разглядел на них боевые отличия освободительной армии Бен Козевы. Приблизившись к нам, они спрыгнули с лошадей и направились к Бен Адиелю. Их одежда и руки были забрызганы свежей кровью. При их виде меня охватили дурные предчувствия.

- Ну что, поговорили со стариком? - спросил их Бен Адиель.

- Он отказался, - отрапортовал один из них. - Кроме того, он оскорбил Царя. Мои парни расправились с ним на месте. Разорвали его на куски за оскорбление Машиаха.

- Конец, значит, Ишмаелю, - повернулся ко мне Бен Адиель. Я был словно громом поражен, глядя на окровавленные руки убийц. Их глаза, горящие огнем фанатичной веры в Бен Козеву, были полны гордости и самодовольства. Они искренне верили, что убили врага Мессии. Моему ужасу и горю не было предела, но я понимал, что выразив несогласие с их действиями, я стану следующей жертвой.

Находиться в их обществе было так же опасно, как попасть в руки к римлянам… Совладав с собой, я постарался скрыть свои чувства и спросил Бен Адиеля: - Как же они оказались там? Я же сказал тебе, что сомневался в твоей преданности и побоялся, что ты попробуешь удрать вместе со своим учителем. Поэтому я отправил отряд для подстраховки с другого склона холма. А они - видишь? - парни простые, неученые, горячие на руку…

- А разве это не повредит Бен Козеве - убийство потомка Аарона? - еле сдерживая гнев, спросил я. - Ведь это полностью противоречит Торе.

- Ничего страшного, простые люди подумают, что это дело рук римлян, - цинично ответил Бен Адиель, - а для других мудрецов это будет хорошим уроком. Надеюсь, что раввины Синедриона окажутся посговорчивее. Ладно, пора возвращаться. Через пару дней поедем в Явне к Акиве и остальным.

Наши лошади скакали так быстро, что ветер свистел за ушами. Этот ветер высушивал слезы, которые против моей воли наворачивались мне на глаза. По непостижимой воле Господа я встретил своего учителя на короткий миг и сразу потерял его. Прижимая к груди свиток Торы, полученный от него, я чувствовал нестерпимую боль в сердце, словно потерял весь мир.

Зачем, зачем я оставил своего учителя много лет назад и почему сейчас я не остался с ним? Как могли повстанцы, сражающиеся за самое правое дело, так зверски поступить со святым? Ведь они хотели спасти религию от разрушения! Этим вопросам не было конца. Я был измучен, не понимая, в чем теперь мой долг. Впрочем, на размышления у меня не было времени. Бен Адиель готовил делегацию к мудрецам Синедриона и собирался отправить меня в ее составе.

Для начала он написал письмо - ультиматум рабби Акиве - и приказал мне вручить его ему в руки: - Первым делом нам нужно уломать его, почесывая бороду, сказал он мне. Хотя Акива и не является главой Синедриона, на деле именно он его неформальный лидер. Если он подпишется, что Шимон Бен Козева является Машиахом, то все остальные последуют его примеру.

Так что в первую очередь зайди к нему и передай ему мое письмо Если он станет отказываться, расскажи ему во всех подробностях, чем кончил рабби Ишмаель Скажи: так будет с каждым Дай ему время подумать до утра. А утром иди в Синедрион и передай им сам документ. Если они на самом деле мудрецы, то им хватит разума подчиниться.

Ишмаель был фанатиком-нелюдимом. Но эти живут среди людей. Надеюсь, наш Синедрион не будет вести двойную игру как во времена Иерусалимской осады, изображая нейтралитет. Сейчас они должны встать на сторону народа или умереть. Отправляйся в Явне и помни: свобода или смерть!

Победа Акивы
Не таким я видел возвращение в свой родной город. Вся радость от возвращения была отравлена мучительными мыслями: станет ли мой приезд началом кровавой бойни мудрецов? Для того ли я приехал в родную страну, чтобы стать кровавым вестником смерти для самых уважаемых старцев нашей земли?

С другой стороны, я не мог отказаться от этого поручения, надеясь предупредить мудрецов об опасности и, может быть, оттянуть время, чтобы они могли бежать. Эта весна ничем не отличалась от той, когда я покинул родной город восемнадцать лет назад. Теплые и влажные ветра с моря все так же разносили аромат цветущих кустарников… но в глазах горожан, уставших от римского гнета, затаилось больше подозрительности и страха, чем в те времена, когда я оставил родину.

[Валентин Шеховцов]

Египет. 2238 г до нашей эры

Погруженная в невеселые думы, я кропотливо перебирала украшения своей госпожи, до блеска натирая её золотые браслеты, диадемы и подвески, ажурно украшенные вставками из бирюзы, халцедона и сердолика. Нечего сказать, старый Потифар, визирь фараона, всецело находился под каблуком у своей юной супруги и щедро осыпал её драгоценностями.

Правда, ни щедроты мужа, ни слава самой первой красавицы Египта не радовали бедную Зулейху Как ее нянька и главная служанка, я днями и ночами переживала за свою госпожу. Моя бедная девочка, самая прекрасная принцесса свободолюбивых ливийцев, по воле злого рока оказалась узницей в просторном дворце Инбухеджа*. (*Древнее название столицы Египта, Мемфиса)

Любимая дочь короля Ливии, она вполне могла выйти замуж за любого из принцев кочующих берберских племен и счастливо жить в цветущих долинах своей родины, а не в этом каменном египетском мешке. Вспоминая вольный воздух Ливии, я закручинилась ещё сильнее… и со вздохом погрузилась в воспоминания.

Знала ли я двадцать лет назад в тот памятный день, когда царь Таймус поручил моим заботам свою крошечную дочь, что судьба закинет нас в далекий Египет? Зулейха была невероятно красивой смуглой девочкой со светлыми голубыми глазами и черными локонами густых волос. Она была так похожа на свою покойную мать, славившуюся как красотой, так и прорицательскими способностями

Умирая, прекрасная царица вверила свою дочь заботам убитого горем супруга и прошептала своё последнее пророчество, ее дочь пройдет величайшие испытания и достигнет духовных высот, которых еще никто не достигал в их династии известных берберских магов. Царь возлагал на дочь большие надежды, полагая, что со временем и в ней проснется дар пророчества, и она сможет мудро помогать ему советами в военных походах.

Однако Зулейха росла обыкновенным шаловливым ребенком, не проявляющим никакого интереса ни к мистике, ни к оккультным наукам. Она была своевольной и импульсивной и никак не походила нравом на свою мудрую отрешенную мать. Я всем сердцем привязалась к этой игривой шалунье и старалась баловать её как могла, чтобы она не ощущала печали сиротства.

Расчесывая гребнем её непокорные курчавые локоны, я рассказывала ей древние легенды нашего народа и пела незатейливые народные песенки о любви, которые воспламенили буйное воображение моей воспитанницы, она осыпала меня вопросами о героях минувших дней. По вечерам она долго не могла заснуть, требуя рассказывать ей все новые и новые сказки, а днем носилась с оружием в руках, изображая героев услышанных историй. Зулейха росла невероятно красивым и живым ребенком, и уже с самого детства, увидев её в свите старого Таймуса, правители соседних земель засылали сватов, надеялись, что и будущем она украсит их дворец

Но отец не чаял в ней души и принял необычное решение. Он пообещал дочери, что выдаст её замуж за того человека, которого выберет она сама. Итак, жизнь сулила моей воспитаннице самое счастливое будущее. Всё было бы хорошо, если бы не та роковая ночь, когда бедная девочки увидела свой странный сон.

В тот вечер я уложила Зулейху в кровать и, как обычно, рассказала ей несколько старинных историй. Услышав, что её дыхание стало ровным, я погладила её шелковистые волосы и покинула её комнату. Отдав последние распоряжения служанкам, я с чувством исполненного долга отправилась спать и быстро погрузилась в сон, устав от дневных хлопот.

Внезапно я, отнюдь не отличающаяся чутким сном, проснулась от громкого пронзительного крика Зулейхи. Её зов испугал меня неужели змея или скорпион заползли в её покои? Спрыгнув на пол, я схватила фитиль и бросилась к ней. Она сидела на кровати, обняв колени руками, окутанная распущенными прядями черных кудрей.

Её глаза были полузакрыты, из них потоками лились слезы, а тело била мелкая дрожь. Что случилось, принцесса? - подбежала к ней я Кто-то напугал тебя? Зулейха молча покачала головой, не переставая плакать. Я не на шутку встревожилась: - Змея? Скорпион? Злой дух? Ночной кошмар?

На все мои вопросы принцесса лишь качала головой, стараясь унять дрожь. Я попыталась обнять её и успокоить. Обычно Зулейха любила ластиться, но сейчас она проявила полное безразличие, словно окаменев в своей позе. Я испуганно потрогала ее лоб и щеки, но они были прохладными как всегда

Наконец, совладав с собой, она подняла на меня полные слез глаза и прошептала: Я видела сон… о няня. Скажи, ведь это правда, что сны, увиденные перед рассветом, сны яркие и живые, предсказывают наше будущее? «Неужели в ней, наконец, проснулся пророческий дар её предков?», подумала я и поспешно спросила:

- Что же тебе приснилось, дорогое дитя, и почему ты так горько плачешь? Я плачу, оттого что я проснулась, оттого, что моя сладкая любовь и мое счастье были лишь сном! И только надежда, что этот сон пророчествует о моем будущем, позволяет мне дышать глотая слезы, воскликнула Зулейха.

- Так что же ты видела?

- Я видела мужчину невероятной красоты, за которого я выхожу замуж. Я видела нашу свадьбу, на которую стекается невиданное количество людей. Все эти люди с изумлением взирали на меня, а чувствовала в своем сердце такое безграничное счастье, такое блаженство, словно тысяча солнц взошли внутри меня! В моем языке нет слов, чтобы описать тебе моё счастье, няня! Сладостная любовь пронзала всё моё существо, и я тонула в его бескрайних водах. О, как я хочу снова испытать это чувство! Как я хочу снова вернуть этот сон! - глаза моей воспитанницы сияли, как лазуриты, а ее чудесное лицо покрылось ярким румянцем.

- Так-так, значит, ты увидела свою свадьбу! обрадованно вскричала я. - Ты увидела, что выходишь за благородного красавца, и этот сон поверг тебя в такое счастье, дитя мое! Что ж пора, пора. Должно быть, духи предков открыли тебе твоё счастливое будущее. Кто же был твой суженый, дорогая? Как он был одет? К какому племени принадлежал? Это, верно, был мужественный предводитель ливийцев?

- Нет, - Зулейха растерянно покачала головой, Он был чужеземец. Его лицо было красивым и благородным, но он был совсем не похож на наших мужчин.

- Вот как? А слышала ли ты его имя?

- Нет, - Зулейха опять покачала головой, - но люди, окружавшие нас, кричали: «Вся слава великому чати!». Больше я ничего не знаю.

- Ах, вот как! - изумилась я. - Ты уверена?

- Да-да! А ты знаешь, кто такой чати, няня?

Зудейха с надеждой схватила мою руку.

- Ну, у наших соседей египтян это главное лицо после фараона, Чати обладает безграничной властью, он контролирует все финансы страны и казну фараона, все торговцы подчинены ему и все налоги стекаются в его руки. Неужели в этом сне ты сочеталась браком с первым вельможей Египта?

- Да, наверное, это был Египет, - закивала Зулейха, - эти места были совсем не похожи на наши. Всюду дворцы из светлого камня… Няня, я так хочу туда! Невыносимая разлука терзает мое сердце! Я могу дышать только потому, что надеюсь снова оказаться в этом чудесном сне и вновь ощутить потоки блаженства, ступая за своим суженым!

Слушая госпожу, я призадумалась. Вот это поворот! Неужели и впрямь в ней проснулся дар предвидения? Египтяне с древних времен были политическими соперниками Ливии. Правда… в последние годы мы жили с ними в худом мире, и наши воины не тревожили набегами их границы, в обмен на право спокойно поставлять сильфию в страны Востока, охотно закупавшие у нас эту пахучую специю.

Это продиктованное экономическими мотивами перемирие, однако, не означало глубоких дружеских чувств. Зная о враждебности царя Таймуса к египтянам, я сильно сомневалась, что он согласится отдать свою дочь в эту страну.

- Зулейха, мягко остановила я свою воспитанницу, - твой отец не очень обрадуется, если ты выйдешь замуж за египтянина…

Но своенравная принцесса лишь вскочила на пол и воинственно уперлась кулаками в бока: - Ничего подобного! Отец поклялся выдать меня замуж за того, кого выбору сама! Если же к нарушит свое царское слово, то... - Зулейха гневно схватила со столика серебряный кинжал, - я убью себя, потому мне не нужна эта жизнь без моего любимого.

- Ох, да что же ты! - я ласково отняла неё у оружие. - Успокойся, дитя мое, наверное, это был просто сон. Ложись спать, утром всё забудется. Не волнуйся!

Когда она уснула, я тоже отправилась спать, бормоча себе под нос: - Ох, уж эти дети, такие торопливые: она уже готова выйти замуж за человека, которого даже не видела! Впрочем, уже завтра она про него даже не вспомнит. Но, к несчастью, Зулейха не забыла свой сон ни на утро, ни на следующий день.

Она отказывалась есть в пить и только молча проливала слезы, обнимая подушку. Скоро слухи о странном поведении принцессы дошли до царя, и он пришел к ней в покои, обеспокоенный ее здоровьем. Таймус был огромным полным воином, украшенным шрамами многих сражений. Его суровое лицо озаряла глубокая нежность к единственной дочери.

- Что случилось с моей любимой крошкой ласково обратился царь к Зулейхе. - Почему ты ничего не ешь и не выходишь из комнаты, дитя моё?

- Я не буду ни есть, ни пить и не покину комнаты, да станет она моей гробницей! - мрачно ответила принцесса.

- Но почему? - царь встревожился не на шутку. - Что случилось?

- Я не буду есть и пить, пока царь не исполнит данного мне обещания!

Зная капризный и вспыльчивый нрав принцессы, Таймус спросил её осторожно: - Какое же обещание, я должен выполнить, дитя мое? И почему ты думаешь о смерти, разве было такое, чтобы я когда-то не сдержал данного тебе слова?

- Отец, отец, Вы обещали мне выдать меня замуж только за того, кого я выберу сама. Так вот, мой выбор - наместник Египта. Я хочу стать его женой. На широком лице Таймуса отразилось изумление, он явно не был готов к такому повороту дел.

- Но, дитя мое… - промямлил он.

- Не хочу ничего слышать! - топнула ногой принцесса. - Если из-за гордости царь не сдержит своих слов, я буду поститься до самой смерти!

Растерянный царь обещал подумать и удалился в свои покои, а упрямая принцесса продолжала свой пост. Как я только не уговаривала её и не пыталась втолковать бессмысленность веры в пустые сновидения. Зулейха и слышать ничего не хотела.

- Если мой сон не сбудется, то жизнь не имеет никакого смысла! - упорствовала она, обливаясь слезами.

На какие бы хитрости ни шли придворные Таймуса, все наши попытки разбивались о непреклонную решимость принцессы. Проходили дни. Она изрядно исхудала и обессилела. И наконец, сломленный ее упорством, Таймус махнул рукой и вызвал придворных сватов. Снарядив их дорогими подарками, он отправил их с посланием к великому джати Египта - Потифару. А обрадованная решением отца Зулейха впервые согласилась поесть. Мы с волнением ждали возвращения послов.

Таймус утешал себя тем, что политический союз с главным должностным лицом соседнего государства - не самый страшный позор. И - кто знает? - может быть, он будет способствовать улучшению межгосударственных отношений. К великой радости Зулейхи сваты вернулись с радостными новостями.

Слухи о красоте царской дочери достигли столицы египетского царства. Кроме того, она происходила из знатного рода, и части Потифар отправил Таймусу ответные дары, богатый выкуп за невесту. Он не мог приехать за ней лично, но прислал княжескую повозку для того, чтобы с почестями доставить невесту в свою страну, Радости Зулейхи не было границ!

Её красота, иссушенная слезами и потом, быстро возвращалась с предвкушением долгожданного счастья. И вот прекрасно наряженная принцесса, получив благословения своего отца, уселась в паланкин, чтобы отправиться навстречу судьбе. Вместе с ней отправлялась и я. Не скажу, что я горела желанием покинуть просторы родной Ливии, но привязанность к воспитаннице и просьба царя заботиться о его любимице на чужбине сыграли свою роль.

Асель Айтжанова. "Лик за покровом света". Из главы первой "Возлюбленный Зулейхи", 1.1

[Валентин Шеховцов]

Арабский халифат. 749 год

Когда люблю Тебя из страха в ад попасть,
Испепели меня - готова я пропасть.
Когда о рае лишь все помыслы мои,
Оттуда изгони Ты душу Рабии.

Рабия Адавия

- Да поможет вам всем Всевышний следовать путем благочестия, и да откроет Он перед вами врата рая! - благословил я своих учеников, закончив очередной урок о законах религии. Распустив своих слушателей, я подошел к окну и взглянул в него. Наша медресе" располагалась на берегу Евфрата, влажный воздух которого немного спасал нас от иссушающего летнего зноя. Я удовлетворенно проследил глазами за покидающими школу учениками и, оттерев со лба пот, присел отдохнуть.

Я был очень привязан к своему положению школьного учителя и вполне доволен судьбой, несмотря на сложную политическую ситуацию в нашей стране Правящая династия нашего халифата, Омейяды, пренебрегала правилами шариата и показывала дурной пример своим подданным. В нашем городе Куфе, был центр политического сопротивления. Противники Омейядов находили здесь свое прибежище.

Многочисленные народы халифата давно устали от бесчинств правительства. Омейяды злоупотребляли вином, воевали друг с другом и, самое главное, нарушили прямой наказ Пророка на равенство всех мусульманских народов. Несмотря на то, что ислам был открыт для всех, не деля людей на нации, омейядские правители сделали власть и богатство исключительным правом арабов: только арабы могли занимать государственные посты в их правительстве, только они могли входить в состав привилегированных военных служб, а также управлять казной.

Другие народы халифата считались людьми второго сорта. А ведь наш халифат простирался от берегов Инда на востоке до Пиренейских гор на западе. Сколько народов находились под властью арабов, несмотря на формальное равенство всех перед лицом Всевышнего! Конечно, такая внутренняя политика правителей не могла не спровоцировать восстания, и вот сейчас вся наша страна после кровопролитных сражений вздохнула с облегчением к власти пришел новый правитель Абуль-Аббас ибн Мухаммад.

С его приходом к власти я надеялся на восстановление религиозных принципов: он обещал возродить мусульманскую нравственность, запретить пить алкоголь и дать равные права всем мусульманам, невзирая на национальность. Еще несколько лет назад, когда исход войны был неизвестен, моя жизнь, как и жизнь всех куфанцев, находилась в серьезной опасности. Со всей страны сюда стекались несогласные с политикой правителя жители Междуречья. Одним из них был я.

Я родился в арабской семье в городе Басра. С самого детства отец, входящий в муниципальные органы города, готовил меня и моих братьев к государственной службе, надеясь, что со временем мы сделаем хорошую карьеру при омейядском дворе. Однако мне повезло встретить своего первого учителя - аскета Хасана аль-Басри. По милости этого богобоязненного и благочестивого человека я осознал, что мирские богатства и карьера при дворе царя не стоят сокровищ будущей жизни.

Благодаря ему я понял, как коротка земная жизнь, и что если не посвятить ее праведной жизни, то после смерти нас ожидают муки ада. Общаясь с Хасаном аль-Басри, я решил отказаться от государственной службы и отправиться изучать фикх Конечно, моя семья не была в восторге от такого выбора. Религиозные деятели не слишком ценились правительством в те времена. Однако помимо меня оставались мои старшие братья, поступившие на воинскую службу и подающие большие надежды как воины и политики.

Махнув рукой на меня, отец отправил меня на учебу в соседний город, Куфу, бывшую центром исламского правоведения. Здесь я начал учиться у известных знатоков фикха, многие из которых были не арабами, а иранцами по происхождению. Постигая законы под их руководством, я понял, что религия стоит выше национальных отождествлений. Хотя арабы считались элитой общества, а остальные народы - недолюдьми, по милости своих учителей я преодолел привязанность к арабам и проникся сочувствием к мусульманам другой нации.

Я держал свои взгляды втайне от отца и не афишировал их до самой его смерти. Но с братьями скрывать свои убеждения становилось все сложнее. Я вступал в дискуссии и перепалки с ними, требовавшими от меня верности арабам и полной поддержки правящей династии. В конце концов, после очередного конфликта, братья запретили мне возвращаться в Басру и прикасаться к отцовскому наследству. В то время я испытывал страшную обиду: ведь что может быть больнее для нас, чем оскорбительные речи членов нашей семьи?

- Ты совсем спятил там со своей религией, Акрам! - сказал мне старший брат Алишер, попивая вино и презрительно поглядывая в мою сторону. - Как можно защищать права каких-то грязных иностранцев и предавать свою родину и свой народ? Если не выкинешь эту дурь из головы, не смей появляться на пороге отцовского дома! Праведник тут тоже нашелся! Благочестие начинается с семьи! Если ты не слушаешь старших и предаешь дело предков, неужели ты надеешься на милость Бога? Запомни, Он не поможет отступникам рода и страны. Уходи отсюда!

Понуро опустив голову, я покинул своих братьев. В моем сердце бушевали гнев и обида. Конечно, я мог судиться с ними за отцовское наследство и оторвать причитавшуюся мне долю. Однако, вспомнив пророка Юсуфа, благородно простившего своих братьев, я решил оставить все как есть. «В конце концов, стоит ли это богатство награды рая? - подумал я. - Ради высшего блага мне лучше простить им эти оскорбления и пойти своим путем».

Приняв такое решение, я окончательно обосновался в Куфе. Моя страсть к учебе принесла свои плоды: я стал известным факихом города и вскоре открыл свою небольшую школу на берегу Евфрата. Конечно, моя жизнь была не такой блестящей, какой она могла бы стать, последуй я по пути своих братьев. Всё же я был вполне доволен тем, что мне даровала судьба. Мои братья тем временем процветали, достигая всё большего успеха при дворе…

Но вот внезапный поворот судьбы полностью изменил наши жизни: куфанское восстание как неистовое пламя охватило все Междуречье, почти треть граждан халифата встало под наши знамена. Омейядская династия потеряла контроль над страной, а к власти пришел наш куфанский правитель. Из политических мятежников мы внезапно превратились в победителей, а мои братья, вместе с остатками армии, бежали из страны

Прочитав своим ученикам вдохновляющую проповедь о победе добра над злом, я с чувством исполненного долга решил отправиться домой и направился к выходу. У самого входа в медресе я увидел одетого в военную форму мужчину, остановившего меня властным жестом руки:

- Акрам Тарики? Мир тебе! - зычным голосом сказал он. - Я - Салим ибн Мансур, посланник эмира Басры. У меня есть дело к тебе.

Жестом руки я пригласил незваного гостя войти в медресе, гадая, зачем я понадобился басрийскому эмиру. Захватив власть в стране, наш новый халиф ибн Аббас заменил всех руководителей городов, поставив на эту должность преданных ему людей. Руководство Басры, как я слышал, он доверил своему ставленнику, Мухаммаду ибн Сулейман Хашими. Это была невероятно выгодная должность: ведь процветающая Басра была богатейшим городом, приносящим огромные доходы ее правителю. Что же нужно было визирю нового басрийского эмира от меня, простого учителя фикха?

- Слушаю Вас, о почтенный, - вежливо сложил руки я, - чем могу быть Вам полезен?

- Как ты, наверное, уже слышал, наш праведный халиф, да продлит Всевышний его дни, назначил Сулеймана Хашими правителем Басры? - начал тот. Я утвердительно кивнул. Так вот, наш новый эмир чужой в этом городе. Он хочет завязать связи со своими подданными, укрепить отношения. Для этого он решил взять себе в жены благочестивую жительницу Басры.

- Мудрое решение, - кивнул я.

- Опросив жителей города, кто является для него самой достойной партией, он услышал от горожан имя некой Рабии. Тебе известна эта женщина?

- К сожалению, нет, уважаемый, я покинул город много лет назад, ещё будучи молодым человеком. Мне не очень известны его последние знаменитости.

- Тогда послушай, Рабия считается ученицей покойного Хасана аль-Басри.

Услышав имя своего первого учителя, я почтительно поклонился.

- Да, я вижу, тебе знакомо его имя, - кивнул мой собеседник. - Так вот, эта женщина считается его ученицей, хотя сам он называл её своим учителем.

Я удивленно поднял брови: самый благочестивый и богобоязненный аскет Междуречья назвал себя учеником женщины? Воистину это было странно!

- Что ж это за женщина такая? - заинтересованно спросил я.

- Да, интересная особа! - кивнул придворный. Многие люди считают ее святой, а захиды* (*аскеты) выражают ей почтение.

- Даже так?

- Кроме того, говорят, что она весьма недурна собой. Женщины, которые видели её без чадры, кричат, что она прекрасна, как Зулейха. В общем, услышав о её влиянии и красоте, наш правитель вознамерился взять её в жены.

- Да сопутствует ему удача, - кивнул я.

- Дело тут не в удаче. Красотка эта, по слухам, чрезвычайно строптива. Хотя в последние годы к ней сватались все благочестивые и влиятельные жители Басры, она отказала им всем. И даже своему собственному учителю, праведному Хасану аль-Басри.

- Ого! - присвистнул я. - A так ли она благочестива? Праведной женщине положено быть замужем, а не беспокоить умы стольких мужчин. И чем же ей не угодил святой Хасан? Может быть, она не хочет замуж за аскета оттого, что сама не любит аскезы? Да нет, аскезы её как раз и поражают воображение обывателей. Она живет в разбитой хижине и не владеет ничем, кроме белой ткани для савана. Раз в день она ест сухую корку хлеба. По ночам не спит, а только молится. В общем, аскет. Поэтому, Акрам, нам нужен ты.

- А я-то чем могу помочь? - удивился я.

- Наш эмир настроен решительно. Он хочет отправить ей письмо с предложением брака. Нам нужен подходящий человек, который сможет отвезти его послание. И это будешь ты!

- Я?! - от изумления я подскочил на месте.

- А что в Басре не осталось профессиональных сватий? Какое отношение я имею к делам брака?

- Прямое, уважаемый. Ты -- известный законовед. Ты - учитель и хороший оратор. Рабия не простая женщина - она упряма и искушена в духовных делах. Простые сватьи тут не справятся. Нам нужен грамотный факих, который на основе закона убедит ее ответить эмиру согласием.

- А почему это должен быть я? - возмутился я, не испытывая ни малейшего желания отправляться в середине лета в Басру - самый знойный город в мире. Ты родом из Басры и знаешь её жителей. Поначалу нужно постараться убедить ее по-хорошему. Объясни ей, что Сулейман Хашими - самый богатый из эмиров халифата, а, значит, и всего подлунного мира. Объясни ей с точки зрения закона, что женщина не должна жить одна и вводить мужчин в искушение. А в особенности аскетов, с которыми она общается.

Если же она не поймет по-хорошему, донеси до нее, что вся община аскетов Басры будет разгромлена, из-за её упрямства. Гнев эмира страшен, не стоит подвергать жизнь монахов опасности. Ты известен красивыми речами и знанием хадисов. Втолкуй ей это все так, чтобы она не упрямилась. И тебя ждет солидная награда.

- А если я не интересуюсь земными наградами? - поинтересовался я.

- Тогда подумай о своей работе. Наш халиф уничтожает всех приспешников старой власти. А твои братья были самыми рьяными сторонниками Омейядов. Ты думаешь, тебе пойдет на пользу, если до него донесут, как ты был близок к ним? Тебе придется попрощаться с преподаванием в школе, и это в самом лучшем случае…

Я прикусил губу. Визирь поймал меня на моем слабом месте. Я был всей душой привязан к своей медресе.

- Ладно, - вздохнув, кивнул я, - а могли бы Вы поподробнее рассказать, что это за женщина, из какой она семьи, за что её ценят люди?

- С удовольствием, - согласился визирь. - Её отец был басрийцем, бедным, но весьма благочестивым. У него было много дочерей, и он растил их всех в строгой вере. Во время последней эпидемии чумы вся их семья погибла. Живой осталась только Рабия. Она была несмышленым ребенком, и какой-то проходимец, обнаружив ее одну, решил воспользоваться ее беспомощностью и продал ее в рабство. Говорят, её первый хозяин был страшным негодяем. Он пытался склонить её к греху и подсадить на спиртное.

Однако девочка отказывалась от алкоголя, несмотря на жестокие пытки и избиения, которым он ее подвергал. Услышав это, я преисполнился к Рабие уважения. В наше время даже взрослые мужчины подсаживались на вино, нарушая запрет Аллаха. Как же слабая девочка, будучи рабыней, смогла отстоять свое право следовать Божьему закону? Да, говорят, он жестоко бил и истязал её, заперев без воды и питья на много дней. Но как-то она не сломалась.

В конце концов, негодяй умер, и ее продали в другие руки. Она была хорошей рабыней и добросовестно исполняла свою работу. Кроме того, ее набожность, беспрерывные молитвы и терпеливость тронули сердце ее нового хозяина. Он дал ей свободу. С тех пор она поселилась в маленькой убогой хижине на краю города и проводит дни и ночи в молитвах и проповедях. А также сочиняет песни и стихи.

Бедняки приписывают ей чудотворные силы и распространяют слухи о её духовном могуществе. Многие горожане поверили в её святость и ходят к ней за утешением и благословением. Многие пытались жениться на ней, но - безрезультатно! Она попрала все нормы морали, выбрав жизнь в одиночестве. Первые годы горожане сильно возмущались таким её поведением. Они постоянно жаловались Хасану аль-Басри, и он предпринял попытку уладить дело, женившись на ней и забрав её в свою ханаку (*обитель суфиев). Однако ничего не вышло.

- Это странно, - заметил я, - если она и в самом деле так набожна, то должна с уважением относиться к нормам поведения в обществе. А уж тем более непонятно, как религиозная женщина может отказаться выйти замуж за духовного лидера города. Мало кто мог сравниться в благочестии с Хасаном аль-Басри! Трудно представить, как благочестивая мусульманка могла мотивировать свой отказ…

- Она заявила, что вся её любовь предназначена только для Всевышнего, и она не может разделить её ни с кем из смертных живых существ.

- Мы все любим Всевышнего, - пожал плечами я, но это не значит, что мы нарушаем Его законы, созданные Им для человеческого общества. Каждый благочестивый мусульманин должен вести праведную семейную жизнь в соответствии с правилами шариата. В крайнем случае, мужчина может стать аскетом и вести монашескую жизнь, если так повелит ему его учитель. Но чтобы женщина жила одна на окраине города, да еще и к ней ходил всякий сброд за утешением! Выглядит это весьма сомнительно…

- Вот это ты и должен ей объяснить, одобрительно кивнул визирь. - Её поведение подает дурной пример женщинам, и вот уже некоторые басрийки стали ей подражать. Она постоянно посвящает стихи Аллаху, прославляя Его красоту и всё такое. Понятно, что безмозглые женщины прельщаются ее проповедями и считают её своим учителем.

Я неодобрительно покачал головой.

- Говорят, что она хороша собой и сгодится для эмирского дворца, - продолжил мой собеседник. - Ей следует радоваться счастью, которое ей посылает Аллах. Любая женщина должна обрадоваться такой удаче -- наш эмир самый богатый и могущественный человек в стране после самого халифа. Он написал ей письмо, которое ты должен будешь передать. В нем говорится, что доход эмира - десять тысяч золотых монет в месяц. И он дарует весь этот доход ей, если она согласится стать его женой.

- Вах, какая щедрость! - усмехнулся я. - Только, возможно, она не заинтересуется этим предложением, если она избрала жизнь захида.

- Если не заинтересуется, то напомни, что эмир горячий человек. Её отказ навлечет гнев на всех аскетов Басры. Стоит ли приносить в жертву жизнь невинных людей?

- Ладно, нехотя согласился я с навязанной мне зловещей ролью, - я постараюсь убедить её доводами закона и морали. Надеюсь, этого будет достаточно.

Асель Айтжанова. "Лик за покровом света", глава 4.1 "Желание эмира"

[Валентин Шеховцов]

Мы выехали из Куфы верхом задолго до рассвета, чтобы успеть добраться до Басры еще до того, как беспощадное летнее солнце сделает дорогу невозможной. По пути нам встречались разоренные войной селенья, в которых орудовали мелкие шайки воров. К счастью, сопровождение эмирской стражи сделало наш путь безопасным. Вскоре впереди показались крепостные стены Басры - одного из самых крупных портовых городов нашей страны.

Несмотря на опустошивший Междуречье пожар войны, Басра по-прежнему процветала, благодаря оживленной торговле и ремесленничеству, столь развитым здесь. Салим ибн Мансур любезно пригласил меня на завтрак к себе во дворец, находившийся в центре города Затем послав со мной сопровождающего, он отправил меня к хижине Рабии в бедняцкий квартал. К полудню улицы города опустели. В летний зной жители Басры не покидали свои дома, предпочитая дневной отдых.

Температура воздуха в это время была такой высокой, что даже мокрая одежда высыхала за считанные минуты, стоило лишь выйти на солнце. Задыхаясь от жары, мы подошли к маленькой ветхой хижине, ютившейся на заросшем сорной травой пустыре.

- Здесь ли живет почтенная Рабия? - откашлявшись, спросил я громким голосом. Из хижины вышла маленькая сухонькая женщина, которую я поначалу принял за хозяйку.

- Госпожа совершает молитву, - сообщила она мне. - Если Вы хотите встретиться с ней, господин, то проходите и подождите немного внутри. Я последовал за ней, войдя в глиняную развалюху - самую убогую из всех, которые я когда-либо видел. Даже жилища аскетов, при всей отреченности их образа жизни, выглядели лучше. Похоже, хозяйка не была в состоянии позаботиться о своем доме. Внутри хижина была разделена камышовой стеной. За ней, как я слышал, кто-то шептал слова молитвы. А в передней части в земляном полу было вырыто удлиненное углубление, перед которым и расположился я.

- Что за яма тут! - тихо буркнул я, ютясь на краю углубления.

- Это могила, ответила мне женщина, впустившая меня внутрь.

- Могила?! - чуть не подскочил я. - Чья могила?!

- Госпожа вырыла её для себя, чтобы никогда не забывать, что тело бренно.

- Замечательная идея, - пробурчал я, оглядываясь.

Вслушиваясь голос, доносящийся из-за перегородки, я ожидал услышать аяты Корана, но вместо этого разобрал странные речи, произносимые страстным шепотом: - О, моя радость! О, моё томление! О, моя святыня! Мой спутник родной! О, пища моего пути! О, моё сокровенное стремленье! Ты - дух мой! Ты упование моё! Ты - друг мой! О, мой желанный! Ты - высшее благо! Без Тебя, о жизнь моя, мой любимый, Никогда не одолеть мне эти нескончаемые земли! Без Тебя мне блуждать в них вечно! Сколько милости, сколько даров, Сколько благословений и щедрости явил Ты мне! Но я жажду лишь Твоей любви, в ней мое благословение! О, сияющий глаз моего истомившегося сердца! Ты - повелитель моего сердца! Покуда я жива - мне не освободиться от Тебя! И когда Ты доволен иною, О желание моего сердца, Лишь тогда я счастлива и благословлена!

Слушая этот бессвязный лепет, я заерзал. Складывалось ощущение, что за перегородкой завязалась любовная сцена. А может, наш эмир запоздал? Похоже, женщина, прослывшая святой, шепчет страстные признания своему возлюбленному… Решив разобраться, я придвинулся поближе к соломенной перегородке и заглянул в щель: в темноте виднелась лишь одна женская фигура.

«Говорят, она поэтесса! - вспомнил я. - Возможно, она сочиняет оду своему приятелю…» Охваченный подозрениями, я решил прислушаться дальше, но в этот момент женщина за перегородкой встала и громко спросила:

- Марифа! Послал ли Всевышний к нам сегодня гостя?

-Да, - отозвалась приведшая меня женщина. - К нам пришел муддарис из Куфы.

Услышав эти слова, я поднялся. В этот миг навстречу мне вышла из-за перегородки женщина в заштопанном сером платье, укутанная чадрой. Она была среднего роста, хрупкого телосложения. Темное покрывало полностью скрывало её волосы и лицо, оставляя открытыми лишь большие синие глаза, осененные длинными черными ресницами.

Эти глаза под изогнутыми полумесяцем дугами черных бровей были так прекрасны, что я почувствовал трепет, даже несмотря на то, что не видел черт ее лица. Было видно, что она уже давно покинула чертог девичьей юности и вступила в пору зрелых лет. Возможно, ей было около тридцати, но, тем не менее, эти выразительные синие глаза, подобные горным озерам, вполне смогли бы покорить нашего эмира…

- Мир Вам, господин, - склонилась передо мной в поклоне она, - чем могу служить Вам?

Несмотря на старую залатанную одежду, она не была похожа на нищенку или рабыню. Было в ее осанке и в гордо изогнутых дугах черных бровей какое-то благородное величие, поэтому я не посмел говорить с ней снисходительно.

- Я учитель фикха из Куфы, Акрам, нерешительно представился я, не зная с чего начать. - Я пришел к Вам, уважаемая Рабия, по приказу нашего эмира, да продлит Всевышний его дни, Что же угодно нашему эмиру? - спокойно спросила она.

- Ему…э… наш повелитель заботится о благе своих подданных и свято чтит законы шариата. Он услышал о Вашем рвении на пути праведности, а также о том, в какой нужде Вы живете, госпожа. Он захотел исправить Ваше положение и избавить Вас от нужды.

- Какая же тут нужда? - удивилась она. - Тот, на кого мы полагаемся, дает нам все необходимое. Есть ли смысл принимать дары от людей?

- Согласен, - склонил голову я, - но наш правитель захотел позаботиться о Вас, следуя закону религии, и взять Вас в законные супруги. В соответствии со словом Божьим. Вот возьмите, пожалуйста, его письмо. С этими словами я вручил ей надушенный розовым маслом свиток, в котором правитель нашего города сулил ей горы золотых монет за её руку. Рабия бегло просмотрела письмо и вернула его мне.

- С чего вдруг такая милость? - подняв правую бровь, иронично спросила она.

- В Священном Коране говорится: «Выдавайте замуж незамужних женщин и жените неженатых мужчин, готовых к браку. Если у них не будет достаточного количества материальных возможностей, средств нужный момент, Господь обогатит их из Своей милости. Творец бесконечно широк и абсолютно все знает».

В этой суре Всевышний повелевает людям заботиться обо всех аятах - незамужних, выдавая их замуж, так как брак угоден Аллаху. Поэтому наш благочестивый правитель, слыша о Ваших добродетелях, решил позаботиться о Вас, заключив с Вами законный брак, красноречиво завершил я и вопросительно поднял взгляд на свою собеседницу. Она стояла, слегка прислонившись к перегородке.

В её глазах, как мне показалось, появился насмешливый огонек: В этой суре говорится о незамужних, готовых к браку, о уважаемый факих. Я же не отношусь к этой категории. Каждая женщина, достигшая зрелости, здоровая и вменяемая, входит в эту категорию, о почтенная госпожа, - авторитетно возразил я как знаток права, - поэтому. Вам необходимо вступить брак. Ибо брак - это лучшая защита от распутства, это защита нашего общества.

Одинокая женщина, живущая одна, вводит мужчин в искушение, подвергается опасности сама и показывает дурной пример другим. Поэтому наш Пророк (мир ему и благословение Аллаха) сказал: «О молодые люди! Если кто-нибудь из вас способен вступить в брак, то пусть женится, потому что это поможет ему потуплять взор и избегать распутства». Таким образом, это обязанность каждого правоверного - вступить в законный брак. А наш эмир вполне подходящий кандидат в супруги, назидательно закончил я.

- Брачный договор может заключить тот, кто принадлежит себе, - задумчиво ответила Рабия, - я же принадлежу моему Возлюбленному. Как я могу стать женой эмира?

- В смысле, у Вас есть мм… друг? - опешил я.

- Он Друг всех страждущих. Тот, кто ведет каждого ищущего по пути к Себе. Он - Господь миров и единственный достойный объект любви.

- Так, все понятно, - пробормотал я и решительно заявил, - я понимаю Ваши чувства, уважаемая. Мы все любим Всевышнего, однако это не мешает нам исполнять свои обязанности.

Улыбнувшись, Рабия покачала головой и нараспев произнесла:

- Ты говоришь о том, что любишь Бога,
Но душу манит иногда не та дорога.
Уж если любишь, чувства, мысли, плоть
Ему лишь подчини светло и строго

- Это все хорошо, - кивнул я, но, если мы хотим быть Ему угодными, мы должны исполнять Его законы. живя благочестивой жизнью. Не так ли?

- Его законы нужно исполнять для того, чтобы прийти к Нему. Законы очищают сердце от грязи. Но когда мы вошли в дом и увидели хозяина, дорога больше не нужна. Теперь только Он Сам…

- Дорога больше не нужна?! Вы говорите о пути шариата?

- Шариат - это большая тропа, она для всех. Тот, кто искренне идет по ней, со временем переходит на более узкую тропинку, тариката, и становится захидом. Но конечная цель этого пути - Он, Сам, Абсолютная Истина - Хакк! Тот, кто видит Его, не должен возвращаться назад, твердо закончила она.

- Что же Вы хотите сказать, что уже видите Того, кому поклоняетесь? - насмешливо спросил я.

- Я бы не поклонялась Ему любовно, если бы увидела Его, - прошептала она, глядя сквозь меня.

- Ну, это уже чересчур! Такие слова и такое поведение опасны для общества! Не боитесь ли Вы, уважаемая, отправиться в ад за них?

Нисколько не смутившись, эта странная женщина лишь нараспев произнесла:

О Боже, если завтра в День Суда,
Ты в ад меня отправишь навсегда,
Открою я Тебе такую тайну:
Не примет меня дьявол никогда,
Ведь ад предполагает разделенье,
Разлуку и мучительное тленье,
А нас с Тобой ничто не разлучит
Ни ад, ни рай, ни светопреставленье

Услышав это, я осуждающе покачал головой, Похоже, эта женщина была сумасшедшей. Я часто встречал бесстыдников, не боявшихся огня ада из-за отсутствия веры. Но женщина, рассуждающая о Всевышнем и не боявшаяся адского пламени - это совсем не укладывалось в моей голове. Приготовившись наставить её, также как и отклонившихся нечестивцев, я сурово заговорил:

- О, почтенная Рабия, мне хорошо известна ваша стойкость на пути Аллаха. Более того, Вы ученица самого уважаемого захида и факиха Хасана аль-Басри. Много лет назад, когда я был несмышлёным ребенком, он спас меня, наставив на путь веры. Он рассказал мне о том, что за благие дела мы вступим после смерти в прекрасные сады рая. А за греховные поступки будем вечно гореть в аду геенны. Праведный человек должен печься о своем будущем и строго следовать законам Бога. Ваши речи кажутся мне немного странными. Вы что же, не боитесь вечного огня?

- Я хотела бы сжечь этим огнем сады рая и залить водой пламя ада! - импульсивно ответила она - Чтобы люди, поклоняющиеся Ему из страха наказания в аду или из жажды наслаждаться в раю, обратились, наконец, Нему, только ради Него Самого! К чему бояться адского огня? Разлука с Ним - вот, что страшнее ада.

Услышав эти безумные слова, я немного отступил назад, повторяя имена Всевышнего. Эта женщина явно была сумасшедшей. Как можно желать спалить рай и затушить огонь ада?

- А ради чего же тогда Вы сидите в этой мазанке в нищете и совершаете свои молитвы? Ради чего эти аскезы? - поинтересовался я без особой надежды на здравый ответ.

Рабия покачала головой. Её синие глаза слегка затуманились: Не страх перед огнем геенны и не надежда на награду на небесах питают мое поклонение. Если бы это было так, я была бы плохой слугой. Вспомните народную мудрость, господин: «Сначала хозяин, а потом уже дом»

- Что Вы имеете в виду?

- Хорошо, терпеливо кивнула она, представьте себе, что какой-то человек сдает в аренду свой дом. И у него могут быть три типа арендаторов. Первый, это человек, который нарушит внутри весь порядок, раскидает свои вещи, все переломает и испортит. Второй, тот, кто будет чтить порядки дома и делать все так, как положено, но не проявит интереса к самому хозяину.

А третий, тот, кто будет думать о самом хозяине, о том, что ему нравится, кто будет печься о его благе и любить его самого. Кто из них, будет более близок и дорог хозяину? И кого, он пригласит в свой собственный дом и одарит своей любовью?

- Конечно, третьего.

- Хозяин - это Всевышний, мы - арендаторы, а этот мир - дом, который Он дал нам на время. Первый тип арендатора -- это грешники, обращающиеся с домом Господа по своей прихоти. Второй тип арендатора - это благочестивые люди, живущие в этом мире по законам Бога, но не интересующиеся Им Самим. А третий тип любящие Его преданные. В этом смысл поговорки: «Сначала хозяин, потом дом». Проговорив эти слова, она замолчала.

Пораженный простотой её объяснения, я задумался. Всю свою жизнь я строго следовал заповедям религии и учил им других. При этом я всегда считал вполне нормальным думать о награде за свое поклонение. Я никогда не задумывался о бескорыстном служении Всевышнему, но на приведенный пример Рабии мне было нечего возразить.

- То есть, Вы говорите, что тот, кто любит самого Бога, не должен следовать Его законам? - уточнил я.

- Почему же? Если мы любим хозяина, мы никогда не станем пренебрегать Его законами. Ведь законы устроены в соответствии с Его волей, Его вкусом. Стремясь доставить удовольствие Хозяину, третий тип арендатора тоже будет вести себя в доме в соответствии с правилами хозяина. Однако…

- Однако?

- Однако, если какой-то закон мешает нашему служению Хозяину, то мы не будем следовать ему, твердо закончила она.

- Как же законы могут мешать, если Он Сам их источник?

- Некоторые законы созданы для слишком привязанных к удовольствиям людей. Законы брака защищают их от разврата. Но когда сердце охвачено желанием служить Другу, брак с другим станет препятствием. Поэтому, уважаемый господин, передайте эмиру, что я не нуждаюсь в том, чтобы он становился моим рабом, и мне не нужны его дирхемы. Я хочу лишь, чтобы никто не отвлекал меня от служения моему Возлюбленному.

Услышав эти речи, я подумал о том, что вряд ли осмелюсь передать их правителю. Иначе не видать мне больше школы, как своих ушей…
Поняв, что миссия моя на грани провала, я прибег к последнему аргументу:

- Уважаемая госпожа, позвольте спросить, любите ли Вы других захидов города Басры, стремящихся к Аллаху?

- Что за вопрос? Можем ли мы любить человека и отвергать его дорогих детей? Только благословения Его близких слуг могут открыть нам путь к Его сердцу!

- Что ж…прекрасно. Сможете ли Вы своей рукой нанести вред захидам Басры?

- Что вы имеете в виду? - подняла брови Рабия.

- А то, что наш правитель - вспыльчивый человек. Он отождествляет Вас с аскетами Басры. Если Вы откажете ему, то его гнев обрушится не только на Вас, но и на всех них. Ваш отказ погубит всех местных подвижников. Стоит ли он того, госпожа?

На лице Рабии отразилась растерянность. Ее большие глаза распахнулись еще больше. Она взглянула на меня с болью и недоумением. Я почувствовал себя не самым лучшим образом. Несмотря на свои странные высказывания, Рабия вызывала у меня уважение и симпатию. По доброй воле я никогда бы не стал толкать её к браку с эмиром.

- Простите, я не хотел бы этого, - пробормотал я. К сожалению, я вынужден говорить Вам такие вещи. Мне тоже пригрозили. Я могу потерять работу в медресе.

Словно очнувшись, Рабия пристально посмотрела мне в глаза и спросила: - У кого Вы остановились в Басре?

- Ни у кого: Я хочу попросить Вас навестить ханаку местных захидов, - медленно проговорила она. - Остановитесь у них до утра. А завтра я дам Вам свой ответ. Мне нужно немного подумать.

- Ладно,- согласился я, - не проблема. Надеюсь, Вы примите мудрое решение, госпожа.

Асель Айтжанова. "Лик за покровом света", глава 4.2

[Валентин Шеховцов]

Ханака аскетов находилась недалеко от жилища Рабии в том же бедняцком квартале. Как я слышал, её возглавлял ученик покойного Хасана аль-Басри Вахид Бен Зайд. Он был известен своим благочестием, учёностью и отречением. Пройдя несколько кварталов по узким петляющим улочкам среди жилищ горшечников и текстильщиков, я подошёл к двухэтажному кирпичному зданию, служившему прибежищем для местных аскетов. Будучи ребенком, я посещал это место, приходя на проповеди Хасана аль-Басри.

Сейчас, подойдя к его светлым стенам, я почувствовал, как зашевелились в сердце воспоминания о тех далеких днях, когда я впервые возымел желание посвятить свою жизнь религии. Всю свою жизнь я был уверен, что иду по правильному пути… но сейчас эта эксцентричная аскетка бросила в моё сердце зерна сомнений.

Я сумел отказаться от военной службы и дворцовых перспектив, предпочтя религиозную деятельность. Я был уверен, что моя решимость на этом пути и есть высшее достижение. Но эта женщина показала высоты, о которых я даже не задумывался. Постучав в ворота, я вошел на широкий крытый двор, где аскеты проводили свои собрания.

Поприветствовав меня, юный мальчик-послушник предложил мне кувшин с водой. Утолив жажду, я спросил, могу ли встретиться с главой ханаки.

- Сейчас все собираются на вечернюю молитву, ответил он, - Вы можете принять в ней участие, а потом встретиться с пиром. Я вошел в прохладное каменное помещение и спустился вниз по ступенькам в просторную молитвенную залу, наполненную мужчинами в одеждах аскетов. Присоединившись к ним, я приступил к намазу. Здесь, в тишине каменного собора, окруженный строгими приверженцами зухда*, я вдруг явно ощутил, что вся моя жизнь, несмотря на внешнюю праведность, была только преддверием к чему-то большему, что я мог совершить.
_____
*Зухд - аскетизм
_____

Эти люди вокруг меня, сосредоточенно погруженные в молитву, были символами отречения от мирской суеты. Будучи образованным и благочестивым мударисом, я обычно смотрел на окружавших меня людей с чувством внутреннего превосходства. Но здесь, после разговора с Рабией, я вдруг ощутил себя маленьким и незначительным.

После окончания молитвы ко мне подошел высокий, приятной наружности мужчина лет сорока пяти в одеждах учителя. Приветствую Вас в нашей ханаке! Меня зовут Вахид Бен Зайд. Мне сказали, что Вы хотели встретиться со мной? Мир Вам! - поклонился я. - Я приехал в эти места с поручением для Рабии.

Она сказала, что даст ответ завтра и порекомендовала мне остановиться среди вас… Услышав ее имя, пир улыбнулся. Добро пожаловать в наше скромное жилище. Вы приехали издалека? Разделите с нами трапезу. Ужин захидов состоял из фиников и воды. Что ж, этого вполне хватало для перекуса.

Утолив голод и жажду, я разговорился и рассказал своим сотрапезникам, что тоже когда-то посещал это место много лет назад. Поделившись воспоминаниями о великом пире Хасане, я подытожил: Вот уж не мог себе представить, что когда-нибудь вновь окажусь здесь. Воистину неисповедимы пути Господни.

- Кто бы мог подумать, что меня пошлют в Басру с брачным предложением к Рабие.

- Вы приехали с предложением о замужестве к святой Рабие? - переспросил меня Бен Зайд.

- Да, хоть мне не очень хотелось…

- Хм, а я думал, что все уже давно оставили эту затею, - усмехнулся тот, - последние двадцать лет никому не удалось склонить её к браку.

- Двадцать лет? - удивился я.

- Да, она избрала путь монашества. Все женихи давно оставили ее в покое. Включая и меня.

Я бросил в его сторону короткий взгляд. Вахид Бен Зайд был предводителем аскетов, унаследовав эту должность от великого Хасана. В отличие от покойного старца, он был еще молод, хорош собой, а также высокообразован. Неужто эта женщина отказала и ему? Казалось, небеса создали их друг для друга…

- Вы тоже сватались к ней, господин?

- Да, по своей самонаденнности мне довелось совершить такую глупость. Но она лишь пожала плечами и спросила меня: «О, привязанный к чувственным удовольствиям человек, видел ли ты во мне хоть каплю чувственности?»

Дерзкий ответ! - заметил я

Ничуть, - покачал головой тот. - Сестра Рабия всегда говорит прямо, без тени фальши. Заметив во мне плотские желания, она просто дала мне знать.

Я поразился смиренному отношению к этой женщине со стороны такого уважаемого человека, старшего из подвижников. Многие из нас сватались к ней, - добавил сидящий справа от меня захид. Но она отказала нам всем, избрав одного лишь Всевышнего.

Похоже, она, все-таки, не любит аскетов, пробормотал я.

- Она проявляет любовь без желания обладания - оправил меня Бен Зайд - Обладая высшим сокровищем, она не видит нужды в отблесках этого мира.

- О каком сокровище вы говорите?

- О её любви. Все мы на пути к ней, а она уже ощущает экстаз восторга. Этот вид любви самое высшее сокровище. Подтверждая слова своего пира, мой сосед справа начал декламировать нараспев стихи:

В душе моей два чувства - две любви.
Одна кричит: «Спаси и помоги!».
Вторая же, достойная Тебя,
Служенья жаждет, позабыв себя
Второй любви, свободной от оков,
Свой Лик являешь Ты, убрав покров.
Заслуги нет моей ни в первой, ни в другой.
Источник их лишь Ты, Любимый мой*
___________
* Абу Талиб Макки, цит. изд.; Зубайди, цит. изд., том 9, с. 576
___________

Услышанное не умещалось в рамки моих представлений о жизни. Стихи Рабии, наполненные чувством предельной близости к Создателю, показались бы мне кощунственными, если бы не странное чувство радости и теплоты, вошедшее в мое сердце. Поэтому, уважаемый господин, Ваша попытка привлечь ее ум к замужеству, скорее всего, окончится неудачей, - заключил пир.

- Никому ещё не удалось убедить ее вступить в брачный союз. Дело в том, что меня послал не простой жених, а сам правитель Басры, - вздохнул я, - и у него есть убедительные аргументы, чтобы добиться своего. Услышав об эмире, все подвижники обратили ко мне свои лица.

- Да будь он хоть халифом мусульманского мира, Рабия не заинтересуется им, - пожал плечами Бен Зайд. Даже если она не заинтересуется его положением, у него есть другие рычаги давления, мрачно вздохнул я. Меня попросили передать ей, что если она откажется, то наказана и уничтожена будет вся её община, то есть вы захиды Басры. А я… не смогу больше работать в школе. Поэтому для всех нас было бы лучше, если бы она согласилась. Давайте помолимся Господу об этом.

Я обвел их взглядом, стараясь понять, какую реакцию вызовут мои слова. Однако, похоже, известие о наказании не произвело на них должного впечатления. На все воля Всевышнего, - воздел руки Бен Зайд, если Ему угодно, то Он может подвергнуть нас наказанию. Зачем нам подвергать нашу сестру тому, чему противится её сердце?

Покорность захидов произвела на меня впечатление. Закончив разговор, они отправились на ночные бдения, а я, утомленный дорогой, прикорнул на соломенной подстилке. Мой сон был беспокойным и неглубоким, я постоянно просыпался и вспоминал о произошедшем. Два противоположных начала: голос совести и чувство самосохранения боролись внутри меня.

Размышляя над поведением захидов, я понимал, что веду себя неправильно, желая спасти собственную шкуру за счет свободы другого человека. Благодаря им я увидел, как был привязан к своему благополучию, несмотря на то, что мнил себя просветленным праведником. Утром, сразу же после первого намаза, я покинул ханаку и отправился к хижине Рабии, чтобы узнать, какое же решение она приняла.

Подойдя к ее жилищу, я спросил: - Могу ли я войти, уважаемая Рабия?

- Вы можете войти, господин, но ее здесь нет, ответила мне служанка, появляясь на пороге. Её глаза были влажными и красными от слез.

- Где же Ваша госпожа? - встревоженно спросил я.

- Она покинула город, господин. Она сказала, что не хочет причинять вреда жителям Басры и не останется здесь ни на миг.

- Куда же она ушла? В пустыню, - заплакала Марифа.

- В пустыню?! - вскричал я, всплеснув руками. О Аллах! Да это же самоубийство! Она погибнет там! Раскаленные безводные пески пустыни в самый пик жары в середине лета пылали, как огни ада. Выжить в них было невозможно.

Я почувствовал себя последним негодяем, осознав, что стал причиной изгнания этой праведной женщины.

- А вам госпожа просила передать, чтобы Вы не переживали, со слезами добавила служанка. Всевышний позаботится о ней в пустыне. И Он же сохранит Вас от гнева эмира. Возвращайтесь домой… Эти слова окончательно добили меня. Блуждающим взглядом я смотрел то на Марифу, то на убогую глиняную хижину, испытывая невыносимые муки совести.

Я думал лишь о своем благополучии в этой жизни и в следующей, и считал себя молодцом. А эта женщина, предавшись Всевышнему, искала лишь Его одного. Ради Него она отказалась от замужества с эмиром, богатейшим человеком страны, с великим святым и аскетом Хасаном, с красавцем Бен Зайдом. Ради Него она покинула свою хижину и в одиночку отправилась в раскаленную пустыню…

Как возможно такое самоотречение? В полном смятении я упал на колени и попросил прощения у Всевышнего: - Я изменюсь, прости меня! шептал я, прижавшись лицом к песку. - Я очень далек от любви и не понимаю, как возможно такое самоотречение. Я не вернусь домой, я останусь с аскетами Басры, даже если всех нас будет ждать смерть. Я хочу встать на путь монашества. Веди меня!

Асель Айтжанова. Свет за покровом света. Глава 4.3

[Валентин Шеховцов]

Испания. 1569 год.

Оказывая эту милость впервые, Господь хочет открыть Себя душе в облике Человека, чтобы она поняла и узнала, что получает этот высший дар. Тереза Авильская

5.1. Преследующий образ
Изматывающий кашель, прицепившийся ко мне после служения нищим бродягам, мешал спать по ночам. Церковный доктор сказал, что больные чахоткой долго не живут… Коль скоро моя жизнь, проведенная в монастырских стенах, подойдет к концу, тратить ее на сон не было смысла. Поставив канделябр на стол, я принялась рисовать. В эти ночные часы в моей небольшой келье было тихо и спокойно.

За окном лил дождь, небо изредка освещали вспышки молний. Я кропотливо выводила на бумаге лик святого Иосифа. И… Что делать! Опять в его кротком облике проступили черты лица моего кузена Антонио Альвареса, а ныне отца Антонио. Каждый раз мои подруги-монахини подтрунивали над иконами, нарисованными моей рукой:

- Посмотрите, Иисус и святые на её картинах так походят на отца Антонио, что городские кумушки покупают их только за это и, вздыхая, прижимают их к сердцу… Что и говорить красавчик!

Взглянув на проступившее на картине лицо Антонио, я печально вздохнула и погрузилась в воспоминания о далеком прошлом в родовом поместье Альваресов. В былые времена клан Альваресов был могучим и славным. Но ко времени моего рождения от его былого величия осталось только полуразвалившееся родовое поместье и несколько земельных угодий, постепенно приходящих в упадок.

Я была единственной дочерью младшего из Альваресов, Доминика, погибшего в сражении с французами. Оставшись круглой сиротой, с трехлетнего возраста я воспитывалась в доме моего старшего дяди, Диего Альвареса, вместе с его детьми: кузеном Антонио и кузиной Элисой.

Мой отец, славный вояка, но бессребреник, не оставил мне никакого наследства. Судьба моя была предрешена: как и все девицы из обедневших дворянских родов, я должна была уйти в монастырь по достижении надлежащего возраста. Антонио, напротив, готовили к жизни при дворе. Единственный потомок мужского пола нашего благородного рода, он должен был пополнить ряды королевской гвардии.

Кузина Элиса была моей сверстницей и самой близкой подругой. Антонио был старше нас на шесть лет. Обладая природной мягкостью, добросердечием и красотой, он был любимцем всей семьи и кумиром моего детства. Он не делал различия между мной и сестрой Элисой, опекая нас обеих с одинаковой заботой и любовью.

Несмотря на перспективу военной и светской карьеры, Антонио с детства мечтал о жизни подвижника. Все свое свободное время он зачитывался «Житиями Святых» или пересказывал их нам, своим сестрам. В такие минуты его благородное светлое лицо, обрамленное локонами иссиня-черных волос, сияло внутренним светом.

Будучи ребенком, я полностью отождествляла его с героями повествований и рисовала свои первые изображения святых с обликом или взглядом кузена Антонио. Я никому не показывала эти неумелые каракули, но страсть к рисованию, как и нежная привязанность к Антонио, зародилась в моем сердце именно в те годы.

Любимым святым Антонио был итальянский монах Франциск Ассизский, посвятивший свою жизнь служению нищим и больным. Читая истории о его жизни и речениях, мой кузен мечтал повторить его подвиг, посвятив свою жизнь истинному служению Христу. К сожалению, в наши дни трудно было найти наставника, подобного святому Франциску.

Римская Церковь трещала по швам, переживая кризис из-за политических конфликтов и разрастающегося движения Реформации, начатого Лютером. Монастыри превращались в пансионы для потомков обедневших аристократических родов, не способных к светской карьере. Меньше всего их обитатели помышляли о подвижничестве и служении ближним.

В моде были романтические походы в дальние земли за золотом сарацинов, индейцев и индусов. Сверстники Антонио бредили завоевательными походами на Восток, а он, подобно белой вороне, мечтал пойти по стопам святого Франциска. Не найдя единомышленников среди товарищей, он проповедовал нам с Элисой, прославляя монашескую жизнь. Жизнерадостная хохотушка Элиса не слишком интересовалась этими проповедями.

Она любила красоваться перед зеркалом, примеряя материнские наряды, и стрелять глазками по друзьям брата, наведывавшимся к нам в дом. Разговоры о крестных муках Христа и нашей обязанности спасать человеческие души не производили на нее особого впечатления. Она обычно передразнивала священников, водружая на нос очки и бормоча под нос обрывки латинских фраз.

Не найдя поддержки своим чаяниям в родной сестре, Антонио перенес свой проповеднический пыл на меня, благодарную слушательницу своих историй. Я от природы была застенчивой тихоней, боявшейся выйти на люди и лишний раз открыть рот. Предоставленная самой себе, я часто оставалась без внимания взрослых, и лишь Антонио был единственным покровителем, готовым поговорить со мной.

Считая его своим самым близким другом и наставником, я естественным образом привязалась к нему. И была готова, как и он, следовать по пути святого Франциска. Особый момент в наших отношениях наступил в один роковой день, когда в наш замок с визитом приехал наш дальний родственник, придворный вельможа Иглесио Рамирес.

Он и вся его семья вышли из роскошного золоченого экипажа, запряженного породистыми гнедыми скакунами. Все они были одеты в дорогие обшитые золотом и кружевом костюмы. Его дочери в элегантных нарядах сразу завладели вниманием Элисы, и она побежала знакомиться с ними. Я же, как всегда, забилась в дальнем уголке сада, пытаясь нарисовать поразивших мое внимание грациозных скакунов.

Погруженная в рисунок, я не заметила, как Элиса с двумя новыми подругами покинула обеденные покои и вывела их прогуляться по саду. Высунув язык, я рисовала лошадей, когда передо мной появились надушенные духами девушки в элегантных дворцовых платьях: - Это еще кто? - презрительно оттопырив губы, спросила одна из них, указывая на меня.

- Это кузина Лусия, - ответила Элиса, представляя меня, - дочь погибшего дяди Доминика.

- Боже мой! Как можно одеваться так безвкусно! гордо поджала губы наша гостья. - Что за уродина!

Не обращай внимания, сестрица, - потянула ее за руку вторая. - Она просто бесприданница. Все равно никто не женится на ней. Какая ей разница, во что она одета?

Услышав эти слова, я почувствовала, как вспыхнула во мне горячая испанская кровь, и вскочила с места, требовательно взглянув на Элису. Но она не посмела вступиться за меня перед именитыми гостьями и только, нахмурившись, опустила взгляд. Покраснев от гнева, я отбросила свой рисунок и опрометью бросилась в замок, чувствуя, что горячие слезы рекой льются из моих глаз.

В доме дяди Диего я никогда не чувствовала особой разницы между мной и его родными детьми. Но сейчас слова столичных аристократок ясно дали мне понять мое низкое положение. Чувствуя смертельную обиду, я с горечью рассматривала свое простое коричневое платье, так отличающееся от украшенных изысканной вышивкой нарядов моих обидчиц.

«Да, я последняя уродина, и никто никогда не захочет жениться на мне!» думала я, проливая бесконечные слезы. В этот момент в нашу комнату кто-то тихо постучал: Лусия, ты здесь? Мне нужно поговорить с тобой, - раздался за дверями бархатистый тенор Антонио. Обрадовавшись его появлению, я открыла засов и впустила его внутрь. Его большие черные глаза удивленно округлились, увидев мое залитое слезами лицо:

- Почему ты плачешь, Лусия? - воскликнул он, подбежав ко мне. - Что случилось? Кто тебя обидел?

Вытирая слезы, я вскричала: - Кузен Антонио, эти девушки из столицы сказали, что я уродина, бесприданница и никто не захочет жениться на мне, - повторив эти обидные слова, я закрыла глаза и разрыдалась еще больше. В тот же миг я почувствовала теплую руку Антонио на своей голове.

Ласково погладив меня по волосам, он мягко возразил: - Эти девушки просто глупы. Ты очень красивая и добрая, Лусия. Любой дворянин будет счастлив жениться на тебе. Услышав такие слова от моего кумира, я потеряла дар речи. Слезы моментально высохли у меня на глазах, а сердце учащенно забилось. Люди ослеплены блеском богатства, с горечью продолжил Антонио, глядя куда-то сквозь меня, - будучи христианами, они забыли слова своего Господа и гонятся за мамоной. Как странно, что они могут унижать своих близких, гордясь своим богатством.

Высокая похвала, изошедшая из уст самого дорогого для меня человека, до такой степени поразила меня, что я уже не слушала рассуждения Антонио о грехопадении наших соотечественников. Просияв от счастья, я смотрела в его благородное, задумчивое лицо. Правда? все еще не веря своим ушам, переспросила я.

- Вы правда считаете, что я не уродина?

- Конечно, нет, - засмеялся Антонио, но тут же его лицо стало серьезным.

- Но лучше, сестра Лусия, лучше, если ты не будешь думать о замужестве, а посвятишь свою жизнь Господу.

Я так сильно обожала брата Антонио, что была готова следовать любым его указаниям, и потому покорно закивала головой: - Да-да, конечно!

Вскоре родители отправили его учиться в семинарию для дворянских детей, и мы стали видеть его крайне редко. Вся моя жизнь превратилась в томительное ожидание. Без кузена Антонио однообразная жизнь в сельском поместье казалась невыносимо скучной. Чтобы скрасить одиночество, я ходила на уроки живописи, учась рисовать портреты знакомых мне людей.

А также забрала все любимые книги Антонио в свою комнату и перечитывала истории о святых, черпая в них вдохновение. Эти чтения и воспоминания о наших с Антонио беседах настраивали меня на возвышенный лад и… защищали от искушений юного возраста. Взрослея, мы с Элисой стали объектом пылких ухаживаний местных кавалеров.

Нередко они распевали песни под нашими окнами и подбрасывали записки, которые Элиса гордо хранила в резной шкатулке как символ своего успеха. Наверняка я бы тоже поддалась очарованию бархатных ночей, вслушиваясь в романтические серенады ухажеров, если бы не воспоминания о кузене Антонио. Кто из них мог сравниться с ним в серьезности, отрешенности и чистоте помыслов?

В самые опасные моменты, ловя на себе пылкие взгляды местных красавцев, я вспоминала свои разговоры с Антонио и теряла к кавалерам всякий интерес. Антонио вернулся домой через много лет. За годы учебы он возмужал, окреп и стал еще красивее. Вся семья встречала его с огромной радостью. Первой ему на шею бросилась вопящая от восторга Элиса.

Следом за ней я тоже хотела прижаться к его груди, но внезапно почувствовала, как он мягко, но решительно отстранил меня от себя. Полными изумления глазами я уставилась в его смущенное лицо, пытаясь понять, чем я заслужила такой холодный прием. Шестнадцатилетним девушкам не пристало бросаться в объятья молодым юношам, - раздался за моей спиной голос его матери, госпожи Альварес.

- Ты больше не ребенок, Лусия, и не можешь так вести себя. Покраснев как рак, я тихо отошла в сторонку. Мои глаза наполнились слезами. Все эти годы я с таким нетерпением ожидала возвращения кузена. Неужели теперь мое близкое общение с ним кануло в Лету? Достигнув зрелости, я больше не могла виснуть у него на шее, сидеть с ним рядом, болтать и перебрасываться шутками.

Всегда мягкосердечный и открытый к общению, Антонио вернулся домой другим человеком. Он сторонился меня, и даже с родственниками стал сдержан в речах и поведении. Первые несколько дней я пыталась попасть ему на глаза и хоть как-то перекинуться словом. Но почему-то лучший друг моего детства искусно избегал встреч со мной.

Осознав, что он намеренно держит меня на дистанции, я почувствовала в сердце жгучую обиду и боль. Мой мир рухнул: мой единственный покровитель, друг и защитник предал меня! А ведь я так ждала его возвращения! Сказавшись больной, я не стала выходить ни к завтраку, ни к обеду. Уж лучше умереть с голоду, чем смотреть, как кузен Антонио улыбается Элисе и отводит взгляд от меня! Наступил вечер.

Я с мрачным видом сидела на подоконнике, глядя на алеющее над пшеничными полями небо. Лусия! - внезапно услышала я свое имя и, опустив взгляд, увидела высокую фигуру, закутанную в черный плащ. Кузен Антонио стоял перед моим окном.

- Как твое здоровье, Лусия?

- Прекрасно! ответила я и, спрыгнув с подоконника, захлопнула ставни.

В глубине души я надеялась, что Антонио, как и раньше, поднимется по лестнице и постучит в мою дверь. И уж тут-то я смогу дать волю чувствам и высказать ему все, что накипело у меня на душе! Однако этого не произошло. Подождав несколько минут, я снова вернулась к окну и выглянула в него. К счастью, Антонио все еще стоял там.

Увидев меня, он слегка улыбнулся:
- Не обижайся на меня, Лусия. Ты добрая и великодушная сестра… Ты ведь простишь своего брата?

- Я и не обижаюсь, - ответила я, сделав безразличное выражение лица.

- Спасибо тебе! Мне было бы тяжело уехать с мыслью, что я обидел тебя.

- Уехать? - изумилась я, - Но ведь Ваша учеба закончилась. Разве Вы не вернулись домой?

- Мне нужно уехать, - повторил Антонио, не вдаваясь в объяснения, - я зашел попрощаться с тобой.

Я испуганно высунулась в окно и вопросительно уставилась на кузена. Всматриваясь в его удлиненное благородное лицо с тонкими чертами и отрешенной улыбкой, я старалась запечатлеть его в своем сердце. Таким он и проявлялся потом на всех моих картинах. Доброжелательно кивнув мне, Антонио помахал рукой и зашагал прочь. Я хотела спуститься вниз и побежать за ним, но воспоминания о строгом выговоре тетушки остановили меня.

Я не спала всю ночь, гадая, куда собирался уехать мой кузен, а на утро нас всех ждала шокирующая новость: Антонио исчез из дома, оставив прощальное письмо родителям. В нем он просил прощения, что не сможет оправдать их надежды, поступив на военную службу. Он сообщал, что принял решение стать монахом, вступив в Орден францисканцев.

Асель Айтжанова. Лик за покровом света. Из главы 5

[Валентин Шеховцов]

5.2. Предложение кузины Элисы
Для меня его решение не было новостью. Все свое детство я только и слышала от него разговоры о славе святых угодников и его желании идти по их пути. Но для его родителей это был такой удар! Единственный сын и потомок великого рода, он разрушал все их надежды на будущее… Дядя Диего отправил слуг искать сына, но напрасно.

Через пару недель до нас дошли известия, что Антонио принял постриг в монастыре святого Франциска. В тот день наш замок погрузился в траур. Прижимая к груди картину с изображением Антонио, я тихо сидела в своей комнате. В моем сердце боролись противоречивые чувства. Понимая, что мой кузен больше не принадлежит ни мне, ни нашей семье, я ощущала огромную боль потери. В то же время я гордилась им, видя, что со всей решительностью он следует по избранному им пути служения Господу.

В таком состоянии меня застала подруга Элиса, ворвавшаяся в мою комнату подобно урагану. Ненавижу этих лицемерных святош! - сверкая глазами, воскликнула она, топнув ногою. - Заморочили голову моему простодушному братцу и вовлекли его в свое ристалище! И всё ведь только, чтобы потом присвоить его наследство! Ах, гадкие церковники, чтоб им провалиться!

- Сестра Элиса, но ведь никто не морочил ему голову, - тихо возразила я. - Помнишь, он все детство только и говорил о служении Христу?

- В детстве все говорят глупости! - возмущенно воскликнула Элиса. - А что, Христу можно служить только в монастырских стенах? А мы, не христиане что-ли? Вполне себе можно быть праведным христианином, служа семье и стране! Бьюсь об заклад, если б слюнявые святоши не обработали его мозги, он бы послушался отца и стал гвардейцем!

- Ладно, что об этом говорить, от этих разговоров ничего не поменяется, - попробовала успокоить её я. Теперь он принадлежит Господу, и мы должны уважать его выбор.

- Никогда не бывает поздно! - энергично воскликнула Элиса. - И об этом я хочу поговорить с тобой!

- О чем ты?

- Лусия, ты ведь любишь брата, не скрывай этого! - воскликнула Элиса, вырвав у меня из рук изображение Антонио и тряся им перед моим носом.

- Ну, да, люблю, он ведь и мой брат тоже, - покраснела я.

- Брат мой, - тоненьким голоском передразнила меня она. - Хватит с нас святых братьев и сестер! Сестры не рисуют ежедневно портреты братьев и не льют над ними горючих слез!

- Что ты говоришь, Элиса?!

- То, что нужно быть правдивым! Хотя бы правдивым с самим с собой перед тем, как стать святошей. А то тошнит от лицемерных праведников! Ты с детства любишь Антонио, ты должна признать это!

- Но я не знаю! - искренне вскричала я. - Я и в правду очень люблю кузена, но не уверенна то ли это, о чем ты говоришь!

- А ничего другого и не бывает! - снисходительно ответила Элиса. - В этом мире существует только одно счастье - страсть между мужчиной и женщиной. И… только это может вытащить моего бедного братца из болота, в которое он попал.

- Я тебя совсем не понимаю, Элиса…

- Тогда послушай, раз ты такая глупая! Ты ближе всех из нашей семьи к Антонио. Только с тобой он шушукался всё наше детство. Он всегда спрашивал о тебе в своих письмах. В общем, я предполагаю, он тоже… того… неравнодушен к тебе.

От этого предположения Элисы я вспыхнула, как свеча. Мои щеки стали пунцовыми. При всем своем обожании к моему кумиру, я никогда не смела оскорбить его подобными мыслями Как тебе не стыдно такое думать?! - укоризненно воскликнула я.

- Ой, хватит этих глупостей! - замахала руками Элиса. - Ты как будто не от мира сего! Нашего Антонио нужно спасать, а ты строишь из себя святую невинность. Ты любишь Антонио, ты имеешь влияние на него, ты должна помочь вытащить его из этого монастыря!

- Как я могу его оттуда вытащить? - совсем опешила я.

- Да так, нужно написать ему письмо. Может быть несколько писем. Нужно начать общаться, чтобы привлечь его сердце к нежности женского общества. А когда там запылает страсть, он сам покинет свой монастырь!

- Да как ты можешь такое говорить, Элиса?!- ахнула я, схватившись за голову. - Он дал обет перед Господом! Он выбрал свой путь! Как я могу стать между ним и Богом? Ты, что хочешь, чтобы я совлекла его на путь греха? Он ведь монах, и он попадет в ад, если нарушит свой обет. Как можно, любя человека, желать ему попасть в геенну огненную? Нет, пусть уж лучше я сама буду мучиться всю жизнь от того, что никогда больше его не увижу, чем обреку его на такое наказание!

Выслушав мою тираду, Элиса только пожала плечами. Сейчас шестнадцатый век на дворе, Лусия. Нельзя же быть такой отсталой! Наша церковь со всем её лицемерным монашеством, с пресвятой инквизицией, с поборами и индульгенциями гниет, как прелое яблоко. Только отсталый невежа будет верить во все эти сказки об аде для оступившихся монахов. Да кто, начиная с самого Папы Римского, следует монашеским обетам в наши дни?

- Кузен Антонио говорит, что мы не должны смотреть на всех, - возразила я. - Мне больно слышать, что ты так спокойно желаешь падения своему брату, Элиса!

- Не смотри на это как на падение! - с апломбом воскликнула она. Нашу Церковь давно пора реформировать. Посмотри на Лютера: он оставил свое монашество, женился на бывшей монашке и народил столько детей. И живет себе спокойно как глава христианской церкви. Чем не выход? Столько людей побросало монашество следом за ним. Я считаю его путь правильным. Можно жить с семьей и, при этом, быть прекрасным христианином!

- Я согласна, - кивнула я, но ведь кузен Антонио дал обет перед Господом. Клятва священна. Её нельзя нарушать. Раз он сделал свой выбор, то назад пути нет. Если он женится, то боюсь, он может потерять милость Господа.

- Боишься? передразнила меня Элиса. Боишься, значит, не веришь и не любишь. А как же слова апостола: в любви нет страха? У тебя просто нет любви, Лусия, ни к Богу, ни к Антонио. И храбрости твоего отца в тебе тоже нет! Если бы ты не боялась, ты бы не сидела здесь, как мышка, и не обливала слезами и соплями изображение моего брата. Ты бы помогла нам вытащить его из этой темницы и вернуть к нормальной жизни. Но ты боишься!

Смерив меня гневным взглядом, Элиса выбежала из моей комнаты, хлопнув дверью. А я в растерянности посмотрела на изображение кузена Антонио. Слова Элисы о его неравнодушии ко мне проникли в мое сердце подобно яду. Никогда раньше я не смела так думать. Но сейчас слова Антонио: «Ты очень красивая и добрая, Лусия. Любой дворянин будет счастлив жениться на тебе», - как гром прогремели в моем уме. Сопротивляясь этому яду всеми своими силами, я в ужасе упала на колени и взмолилась Богу:

"О Господь, лукавый искушает меня греховными мыслями! Прошу Тебя, спаси меня и позволь мне идти по Твоему пути. Моя привязанность к Антонио была слишком сильной"

Я испугалась, что в какой-то момент мысли о мирских отношениях с ним победят меня, и я последую совету Элисы, написав ему письмо. «Нет-нет! Только не это! - борясь с собой, думала я. - Господи, защити меня от меня самой! Я не хочу стать причиной его гибели!» Обливаясь потом и слезами, я молилась, лежа на полу в своей комнате. В конце концов, устав от внутренней борьбы, я посмотрела на изображение Антонио и клятвенно подняла руки: Господу!… Я пойду по твоему пути и посвящу свою жизнь Господу!..

5.3. Путь отречения
Так в возрасте шестнадцати лет я ушла в монастырь, где пролетели двадцать лет моей жизни. Здесь я усердно трудилась, желая отречься от мира и забыть его искушения. Первые годы я совершала суровые аскезы. Я надела жесткие вериги и обуздывала плоть, лишая себя сна и еды. Размышляя о страданиях Господа Иисуса, я старалась забыть о мирской суете и обрести божественную благодать.

Медитируя на распятие и повторяя следом за священником: «В его ранах наше исцеление!», я старалась забыть этот мир… Надо сказать, в нашем монастыре это было сделать не так-то просто. Большинство его обитательниц были женщины из обедневших родов, такие же бесприданницы, как и я.

Не имея наследства, они не могли выйти замуж, а потому были отправлены в монастырские стены. Здесь молодость брала свое: все тайные разговоры и шушуканья между сестрами посвящались лишь молодым прелатам и аббатам, посещавшим нашу церковь. Таким образом, церковные проповеди о смертных муках Господа Иисуса вкупе с минорной органной музыкой представляли собой резкий контраст романтическим настроением юных обитательниц монастырских стен.

Опасаясь, что общение со сверстницами собьет меня с пути истинного, я старалась держаться от них подальше, тщательно избегая любого упоминания о мужчинах. К счастью, меня спасло художественное мастерство. Узнав о моих творческих способностях, аббатиса поручила мне рисовать миниатюры, а также иконы, которые церковь продавала мирянам.

Это приносило монастырю неплохой доход, и потому мне выделили небольшую келью, в которой я день за днем совершала свое служение. Здесь, проводя дни в душеспасительном уединении, я с ужасом познала, что борьба с дьяволом происходит не вовне, а внутри наших сердец. Каждый раз, когда на очередном рисунке проступали знакомые черты лица Антонио, его мягкая улыбка и смиренный взор, я с отчаянием откладывала кисть, спрашивая себя: «Когда же этот образ исчезнет из моего сердца?»

Со всей искренностью я старалась сосредоточить свой ум на Господе, но, к несчастью, с каждым моим усилием образ кузена все больше преследовал меня. Это наваждение приводило меня в отчаяние. «За что, о Господи, Ты так испытываешь меня? - со слезами вопрошала я. - Я избегаю мирских разговоров, я держусь вдалеке от любых сплетен и от мужчин, я провожу свои дни в молитве и пытаюсь спасти свою душу от дьявола, но… почему-то эта самая душа никак не желает спасения! Днем и ночью мой неукротимый ум погружается в воспоминания о счастливых днях детства, когда, прижавшись к старшему брату, я жадно внимала его пламенным проповедям, а он одаривал меня нежностью любящего взгляда и сладостью ласковых слов!»

Ситуация стала еще хуже, когда до меня донеслись тревожные новости об Антонио: следуя своей пылкой природе, он вступил в конфликт с церковным руководством своего города, критикуя упадок духовной власти. Подобное несмиренное поведение могло привести его на костер инквизиции.

Только знатное происхождение и заступничество высокопоставленных особ спасли его от обвинения в ереси. Чтобы разрешить конфликт и найти применение его проповедническому пылу, церковные власти отправили его спасать человеческие души на далеких берегах Индостана по пути, открытому миссионерами-иезуитами.

Узнав, что отец Антонио покинул родную страну и отправился проповедовать в далекие земли индийского полуострова, я погрузилась в тревогу. Каждый день я возносила Господу молитвы о его благополучии и защите от опасностей тропической страны. Так, несмотря на все мои усилия отречься от этого мира и найти высший покой в Боге, я сталкивалась с ежедневными атаками дьявола, овладевшего моими мыслями.

Чтобы победить этого вечного врага рода человеческого, я читала все те же жития святых, пытаясь найти в них утешение и вдохновение. Правда, сейчас я старательно изучала не только агиографию святого Франциска, но и жизнеописание святой Клары, его неизменной сподвижницы и соратницы. Она отринула этот мир и постриглась в монахини, благодаря проповедям святого Франциска.

Обладая решимостью и преданностью Господу, она преодолела сопротивление семьи, последовав по пути, проложенному Франциском. Как говорили народные легенды, её неземная красота, ангельская доброта и кротость производили впечатление на всех ее братьев в Боге, включая самого Франциска. Хотя этот великий аскет и святой никогда не позволял себе близко общаться с ней, однажды он все-таки сказал:

«Господь отнял у нас жен. А дьявол послал нам наших сестер». С другой стороны, всем была известна глубокая и самоотверженная любовь святой Клары к своему наставнику. Как же им, будучи молодыми и прекрасными людьми, словно созданными друг для друга, удалось преодолеть влияние земных страстей и провести жизнь на расстоянии, изредка поддерживая и вдохновляя друг друга в общей миссии?

Читая о жизни и подвигах святой Клары, я все больше поражалась, как ей удалось, несмотря на всю ее близость к святому Франциску, погрузить свой ум в мысли о Господе? В момент смерти она была погружена в мысли о Боге и ушла к Нему. «А я? Куда же уйду я?» - с горечью спрашивала себя я.

Несмотря на годы суровых аскез и затворничества, я, похоже, ни на йоту не сдвинулась с места. Все так же во время молитвы мой неустойчивый ум уносит меня к берегам Индии, вопрошая: «Как там кузен Антонио?» Перебирая четки, я вспоминаю его ласковые взгляды, а рисуя иконы, обнаруживаю его лик. Есть ли худшее падение для монахини?! И что, кроме ада, меня ждет после смерти, которая неизбежно подкрадывается все ближе, протягивая костлявые руки к моей чахоточной груди?

5.4. Милость святого Иосифа
Обнаружив, что очередная икона с ликом святого Иосифа опять смахивает на кузена Антонио, я в отчаянии отложила кисть и подошла к окну. Стояла глухая ночь. Дождь лил сплошной стеной, барабаня по каменному подоконнику моей кельи. Тут и там небо прорезали вспышки молний, отдающиеся глухими раскатами грома. Эта бушующая непогода эхом отражалась в зеркале моего сердца.

Слезы градом катились из моих глаз, подобно потокам дождя, а в груди горел гнев на саму себя. Опять! - с болью прошептала я, глядя на незаконченную картину. Когда же это кончится? Почему, несмотря на годы бесконечных усилий, мне не удается забыть его, и эта безумная мирская привязанность как огонь сжигает меня изнутри!

Когда же, о Господь, ты освободишь меня от этих греховных желаний? Что еще должна я сделать, чтобы избавиться от них? Твои святые решительно и бесповоротно шли к Тебе, показывая нам путь. Почему же в моем сердце вместо любви к Тебе горит огонь мирских желаний? О, святой Иосиф, молю тебя, помоги мне избавиться от этих мук и обрести любовь к одному лишь Господу!

Ты прошел все искушения и соблазны этого мира, храня в своем сердце полную преданность Богу, так, пожалуйста, помоги и мне! Молясь у раскрытого окна, я услышала стук в монастырские ворота. Поначалу я приняла его за отголоски грома, но стук не прекращался, и вскоре я поняла, что кто-то ищет у нас убежище от разбушевавшейся непогоды. В этот поздний час все мои сестры были погружены в сон.

Спустившись вниз, я подошла к воротам и обнаружила там заспанную монахиню, разговаривающую с нищенкой, стоящей за воротами.
- Что происходит, сестра Агата? - окликнула я ее. - Почему ты не пускаешь эту женщину? Она промокла насквозь.
Обернув ко мне обеспокоенное лицо, она подошла поближе и зашептала: - Я бы впустила её, но боюсь взять на себя такую ответственность. Не хочу получить от аббатисы. Ведь это не просто нищенка. Это Тереза из Авилы - монахиня-бродяга, а может быть и ведьма, кто ее знает?

Услышав это имя, я вздрогнула. Мать Тереза из Авилы была предметом самых горячих споров. Кто-то называл ее великой святой, подобной первым христианам. Другие, в число которых входила и церковная верхушка, считали ее опасной для общества смутьянкой. Если бы не защита короля Фердинанда, ждал бы ее костер инквизиции…

Она родилась в благородной испанской семье и вполне могла прожить беспечную светскую жизнь. Однако в юном возрасте она сбежала в монастырь, пылая жаждой посвятить свою жизнь Христу. Там она жила себе тихо и мирно, никого не беспокоя, как и положено благочестивой монахине. Однако в возрасте сорока лет у нее случилось странное видение, о достоверности которого спорили мои сестры.

Увидев Иисуса, она пережила духовное потрясение, сопровождающееся глубоким раскаянием и решимостью следовать по его стопам. С того времени, покинув стены монастыря, она начала жизнь, которая не могла и присниться никому из наших современников. Не имея никакой собственности, она скиталась по стране босиком, проповедуя бескорыстное служение Господу и открывая новые монастыри - такие же необычные, как и она сама. Все они представляли собой развалившиеся лачуги, непригодные для проживания.

Мать Тереза жила в полной нищете, не владея даже запасом воды на следующий день, и призывала к подобной жизни своих последовательниц. Она была самой одиозной фигурой нашей страны: при встрече с ней многие обитательницы монастырей бросали комфортную жизнь и начинали вести бродячий образ жизни.

Поэтому наша аббатиса, как и многие другие руководители церкви, отнюдь не обрадовалась бы посещению нашего монастыря матерью Терезой. Пригласить мать Терезу в нашу обитель - означало неповиновение общей церковной установке. Но я решилась на это. Ведь, как я слышала от Элисы, кузен Антонио посетил эту монахиню перед отъездом в Индию. Немудрено, что он считал ее святым Франциском наших дней…

Вспомнив о глубоком почтении Антонио к этой скандально известной личности, я захотела пообщаться с ней. Сестра Агата, в такую погоду мы не можем оставить её на улице, сказала я. - Пусть остановится в моей келье, тогда она не побеспокоит остальных сестер, и аббатиса не накажет тебя. Монахиня послушно открыла ворота и запустила внутрь промокшую насквозь пожилую женщину лет пятидесяти.

Поблагодарив нас, она последовала за мной. Её мокрое от дождя лицо с большими темными глазами, сверкающими из-под широких бровей, было усталым, но жизнерадостным. Она переоделась в принесенную Агатой сухую одежду и ласково поблагодарила меня.

- Я бы предложила Вам свою постель, матушка, сказала ей я, - но из-за чахотки не могу рисковать Вашим здоровьем. Эта болезнь так прилипчива. К сожалению, мы не можем разместить Вас в других комнатах, но Вы можете отдохнуть здесь до утра.

- Ничего страшного, дитя моё, я не хочу спать, ласково кивнула она и подошла к моему столу с красками и бумагой - О, ты художница! Внимательно разглядывая незаконченный рисунок, она улыбнулась: - Кто это? Святой Иосиф в Египте, - ответила я.

- О, святой Иосиф - мой милостивый покровитель! - темные глаза монахини озарила светлая радость. Ведь это он указал мне этот путь! Хм… но знаешь, на твоей картине он несколько похож на испанца, - задумчиво заметила она, внимательно разглядывая мою картину. - Как будто даже знакомое лицо…

От этого замечания ночной гостьи я покраснела. Что ж, как всегда, мои художества выдали меня! Но стоило ли притворяться? До моей смерти осталось, быть может, несколько недель или месяцев. А я так хотела поговорить с кем-то достойным доверия о своей проблеме! Антонио посетил эту бродячую монахиню, а значит, он почитал её. Что касается меня, то я чувствовала к ней внутреннее расположение: от нее исходили тепло и доброта, так редко встречающиеся среди старших нашего Ордена.

- Да, он похож на отца Антонио! - прямо ответила я, подняв на неё исполненный вины взгляд. Мать Тереза присела и ещё раз пристально посмотрела на рисунок: Отец Антонио, - кивнула, наконец, она, - да похож… Я встречалась с ним несколько лет назад. Очень чистая душа, близкая к Господу.

- Это мой кузен, - продолжила я. - Он вдохновил меня стать на этот путь служения Богу.

Мать Тереза внимательно посмотрела мне в глаза. Проницательный взгляд ее темных глаз, окруженных сеточкой мелких морщин, казалось, проникал в самое сердце.

- Да, он очень искренний проповедник, - кивнула она. - Я рада, что Господь послал меня к его сестре, такой же чистой, как и он сам. От этих слов я скривилась от боли и покачала головой: - К сожалению, мне очень далеко до кузена Антонио, - с горечью прошептала я, - он прямо идет к Божьей милости. А я ползаю на месте, постоянно оглядываясь назад.

- Колебания присущи женской природе, понимающе заметила она, глядя на меня с состраданием. Эти слова, изошедшие из уст самой решительной и бескомпромиссной монахини Испании, удивили меня. Тронутая её состраданием, я почувствовала, как слезы выступили у меня на глазах и, закашлявшись, произнесла:

- Это не просто колебания. Перед Вами самая падшая грешница, укрывшаяся в стенах монастыря.

- Чем же ты согрешила?

- Пообещав Господу свою душу, я лицемерно думаю лишь о мужчине, - с трудом прошептала я мужчине, который тоже принадлежит Господу. Я стала монахиней, думая, что я люблю Бога, а здесь я поняла, что люблю человека. Нет у меня любви к Господу!

Посмотрев на меня, а потом на незаконченный портрет, святая Тереза покачала головой: Любовь к Богу не дешевая вещь. Она не приходит так сразу. В её обитель ведет долгий путь.

- Я старалась идти по этому пути многие годы, - измученно ответила я, - постилась, молилась, бодрствовала, носила вериги. Я надеялась, что мирские желания оставят моё сердце, и я обрету божественный покой. Но покоя нет. Только эта боль от неутоленной любви всё сильнее растет в груди. Почему так, матушка? Что я делаю не так? Почему я не могу оставить материальные привязанности?

Излив свою боль, я разразилась слезами и закрыла ладонями лицо

Асель Айтжанова. Лик за покровом света. Из главы 5

[Валентин Шеховцов]

Мать Тереза подсела ко мне поближе и взяла мою худую руку в свою. Ее рука была теплой и мягкой. Ее темные глаза излучали доброту и любовь: - Путь любви - это путь служения и преданности, а не путь отречения. Дело не в том, чтобы избавиться от привязанностей и не в том, чтобы обрести внутренний покой, - мягко сказала она.

- Не нужно тратить все свои силы, доченька, на борьбу с мирскими желаниями. Они уйдут сами, когда в сердце взойдёт солнце божественной любви. Нам нужно стремиться только к тому, чтобы эта любовь пробудилась в душе.

- Значит, права была моя кузина, сказавшая мне, что в любви нет страха? - задумчиво произнесла я. - Я боялась, что огонь привязанности, горящий в моем сердце, поколеблет покой отца Антонио, и чтобы обезоружить себя, приняла монашеский обет. Элиса напомнила мне, что страх противоположен любви. Неужели я была неправа, боясь греха и борясь с собой?

- Нет, это не так, - одобрительно улыбнулась мать Тереза, - речь идет о разных страхах. Если мы боимся от недоверия к Господу, то такой страх противоположен любви. Но если мы боимся потерять Господа, или стать препятствием на пути другой души к Нему, то такой страх - правильный страх. Он исходит из любви. Он - начальная ступенька на этом пути.

- Почему же, несмотря на все мои усилия, каждый раз в этой внутренней борьбе я терплю поражение?

- Потому что ты слишком сосредоточилась на Враге, а не на Друге - ответила она. - Чем больше мы боремся с привязанностями, тем сильнее они одерживают над нами вверх. Запретный плод сладок. Нужно перенести свою привязанность на Господа, а не воевать с ней.

- Но как же это сделать?! - измученно вскричала я. Господь так далек, Он всегда молчит, и непонятно, достигнем ли мы Его вообще. А отец Антонио был так близок, он заботился и защищал, он говорил со мной и дарил свою любовь. Как я могу забыть его?

- Его не нужно забывать, - покачала головой мать Тереза. - Но нужно понять, что все привлекательные качества его личности, вся любовь, которую он тебе дал, дитя мое, исходят от Господа. Это Он испытывает эту любовь к тебе, и по Его воле отец Антонио проявил её. Каждое существо в этом мире ищет только одного - настоящей живой безусловной любви. И такая любовь есть только у Господа. Он - самый близкий сердечный Друг. Он прекрасный, нежный, щедрый и великодушный. Его мы ищем в бликах этого бренного творения.

Хотя я сотни раз слышала проповеди о божьей любви, слова матери Терезы прозвучали с какой-то таинственной силой, вошедшей в мое сердце, и я заплакала: - Я хочу любить Господа! Но не могу! Я думаю лишь об Антонио!

- Не печалься, - она нежно погладила меня по голове, - и не казни себя. Если кто-то заботится о женщине, то она сразу же привязывается к нему. Такая уж у нас природа, дарованная нам Господом, и с этим ничего не поделаешь.

- Но ведь он - монах, и я совершаю мысленный грех, думая о нем! - воскликнула я.

- Ну, насколько я вижу, чем отреченнее приходской священник, тем больше к нему привязываются молодые послушницы и монахини, - усмехнулась мать Тереза, это тоже естественное явление. Таким Господь создал женский ум.

- Что же тогда, для женщины нет возможности полюбить только Бога?! - в отчаянии воскликнула я.

- Почему? Она есть у каждой души. Всякая душа, независимо от пола, связана с Господом узами вечной любви. Он - наш вечный Жених, Возлюбленный и Друг. Только Его мы и жаждем обрести, хотя не понимаем этого. Только Он может утолить нашу бесконечную потребность любить и быть любимыми. Кто кроме Него столь же красив, великодушен, благороден и заботлив? Увидев Его, любая душа испытает экстаз любви, столь же сладостный, сколь невыносима разлука с Ним.

Подобные речи о Господе, лишенные страха и скорби и больше похожие на любовные признания, смутили меня.
- Матушка, Вы так говорите, будто Господа можно увидеть, - опасливо проговорила я.

- Его можно увидеть! И даже нужно. Без этого наша бедная душа будет вечно страдать в безумстве тоски. Только любовные отношения с Ним могут полностью удовлетворить все наши внутренние желания. Только красота Его облика навсегда отвлечет нас от отраженной красоты Его творений. В тот день, когда Ты увидишь Его лицом к лицу, ты испытаешь такое блаженство, что все твои горести и печали на пути к Нему покажутся тебе настолько незначительными, что ты будешь готова вновь миллионы раз проходить через них, лишь бы всегда находиться подле Него.

Слова матери Терезы казались мне весьма необычными, но была в её голосе какая-то притягательная сила, которая заставляла меня слушать ее, даже несмотря на страх впасть в ересь и получить нагоняй от аббатисы. Она говорила со всей силой духовной реализации, и её убежденность проникала в уголки моего измученного сердца, вкладывая в него веру, что мне нужен именно Господь.

- Можно ли к Господу относиться как к гм… возлюбленному? Разве для нас Он не царь небесный, грозный и могущественный? Не будет ли это ересью?

- Я расскажу тебе про одну душу, многие годы подвергавшуюся таким острым боязням и не находившую покоя ни в чем до того дня, когда Господь позволил ей услышать некоторые места из Песни Песней, - задумчиво сказала мать Тереза. Услышав Песнь Песней царя Соломона, она поняла, что душа, охваченная любовью к своему Супругу, может в отношениях с Ним испытывать все эти утешения; и этот упадок сил, эти смерти и услады, радости и горести, после того, как она из любви к Нему отказалась от всех мирских удовольствий, полностью предоставила себя Ему и отдалась Ему в руки не на словах, а на деле.

- Песнь Песней? переспросила я. Наши наставники говорят, что это самое непонятное место в Библии, и даже не советуют читать его! Там такие странные сцены, похожие на мирские…

- Святая Библия не содержит ничего мирского, - строго возразила мать Тереза, - та история, которую описывает святой царь Соломон, это история о любви между Господом и душой. Господь в ней - жених и возлюбленный, а душа - невеста, пытающаяся убежать от царя к Нему.

- А кто же тогда царь? Я не совсем поняла, почему царь писал о себе в таком неприглядном свете…

- Царь Соломон писал о себе, как о невесте, - улыбнулась мать Тереза, - он осознавал себя душой и повествовал о своем опыте воссоединения с Господом. А то, что он описывал как царя Соломона - это его тело.

Служанки царя - телесные желания, пытающиеся увести душу от ее Господа. Душа царя Соломона четыре раза пыталась убежать от них к своему Жениху, и однажды ей это удалось. Так и мы, освободившись от отождествления себя с телом и от мирских страстей, сможем обрести прибежище у Него.

Как и невесте в Песне Песней нелегко дается воссоединение с Возлюбленным, так и каждая душа проходит через эту битву в душе, отказываясь от своего эгоизма и угождая Господу. Но это не страшно, дитя мое, ведь Господь отвечает и отплачивает нам так великолепно!

У нас такой Властелин и Супруг, от которого ничто не ускользает, который все знает и все видит. Главное -- не упускать возможность делать из любви к Нему все, что только в нашей власти, хоть бы это и были сущие мелочи. Он вознаградит тебя, взирая только на любовь, с которой ты будешь это делать!

5.6. Путь любовного служения
Выслушав объяснение матери Терезы этого самого загадочного и непонятного места Библии, я была поражена. Неужели это правда? Неужели не только этот мучительный отказ от мирских привязанностей, а вот именно такие живые отношения с прекрасным Женихом, с Господом, предлагала нам священная Библия?

Неужели за этой вымученной сухостью в наше сердце придет цветущая весна близких отношений с Господом, и Тот, ради кого мы оставили земных возлюбленных, Сам примет нашу любовь? Я привыкла считать послание царя Соломона красивой аллегорией, но слова старой монахини открыли их новую, сияющую грань…

- Хотела бы я поверить, что все так и есть! - искренне воскликнула я. - Но как же это возможно, матушка?

- Есть семь шагов в обитель божественной любви, куда может ступить каждый, - вдохновленно ответила мать Тереза, с любовью глядя мне в глаза. - Представь себе, что есть некий дворец, окруженный семью стенами. В середине этого дворца сидит наш Возлюбленный. Но чтобы пройти к Нему и ощутить Его присутствие, нужно миновать эти семь чертогов. Ты хочешь узнать о них?

- Конечно!

- Так вот, ты войдешь в первую обитель, когда поймешь, как я уже сказала, что ты душа, не имеющая к этому телу никакого отношения. Это первый шаг, с него начинается путь. Здесь нужно проявить всю свою решительность, отвернувшись от убожества земного мира. Иначе нам не выбраться из тины страхов, малодушия и трусости Не нужно оглядываться на других и беспокоиться, что о нас могут подумать.

Иначе мы будем вечно колебаться, не опасно ли идти туда; не будет ли гордыни, если мы на это решимся; можно ли мне, такой ничтожной, заниматься столь возвышенным делом; не сочтут ли, что я лучше других, если я не пойду по общей дороге; не дурны ли крайности, даже и в добродетели; не упаду ли я, грешная, с еще большей высоты; может, я и сама вперед не пойду и причиню вред добрым людям; и, наконец, куда уж мне выделяться!

- Да, такие мысли часто приходят голову, особенно, когда хочешь быть смиренной, - закивала я.

- Иногда мы неправильно понимаем смирение, - согласилась она. - В этом чертоге будет много колебаний ума. Иногда мы будем падать, но не нужно думать, что раз я падшая, то этот путь не для меня. Отправляясь к Его обители, мы услышим Его зов, который на этом этапе проявляется через Писание и через святых. Он добр. Милосердие Его и благость так велики!

И, даже если мы в суете, делах, усладах, обманах, даже если мы грешим и каемся, даже при всем при этом Господь наш так ценит нашу любовь и желание быть с Ним, что то и дело зовет нас, чтобы мы подошли к Нему, и голос Его так прекрасен, что бедная душа изо всех сил стремится поскорее выполнить Его повеления.

- Да-да! - с пылом воскликнула я. - Поскорее!

- Но, дитя мое, не скорби, если не ответишь сразу Господу, ибо Он умеет ждать много дней и лет, особенно если видит наше постоянство и добрую волю.

Постоянство нужно больше всего, ибо благодаря ему достигнешь многого… пусть забудет душа об утешениях и наградах, ибо недостойно начинать с этого, когда строишь такое большое и прекрасное здание. Не забудь, что вступающий на путь молитвы должен стремиться лишь к труду, решимости и к тому, чтобы как можно лучше сообразовать свою волю с волей Божьей.

Поэтому не падай духом, если иногда оступишься, - все равно иди вперед Но вот я иду уже двенадцать лет, а милости все нет, - озвучила я свое сомнение. - Нужно считать себя нерадивым слугой и верить, что Господь никак не обязан оказывать нам милости, скорее наоборот. Чтобы перейти в следующий чертог, нужно развить в себе смирение и терпение. Истинное смирение это не отказ от служения из-за самобичевания.

Мы должны делать все, что от нас зависит, но при этом помнить, что все это происходит по милости Господа и терпеливо ждать Его решения. Сделали все, что было в первых обителях, и смиримся, смиримся! Господь дает смирению побудить Его Самого, чтобы Он нам дал то, чего мы от Него хотели. А смущение у нас есть, это первым делом видно по тому, что мы и не думаем, будто заслужили эти блага и радости от Господа и не ожидаем их в этой жизни. Ты спросишь меня, как же этого достигнуть, если не добиваться?

А я отвечу, что лучше всего, как я сказала, не добиваться, и вот почему:
во-первых, тут важнее всего любить Бога бескорыстно;
во-вторых, немножко несмиренно думать, что через наши жалкие заслуги мы можем столь многого достигнуть;
в-третьих, чтобы получить все это, надо желать страдания и подражания Христу, а не радостей, мы Его даже обижаем;
в-четвертых, Господь не обязан их давать, как не обязан нас прославить, если мы соблюдаем Его заповеди, мы и без утешений можем спастись, а Ему виднее, что нам подобает, и кто Его по правде любит.

Услышав эти глубокие слова о внутреннем умонастроении, я погрузилась в задумчивость, понимая, что это именно то, чего мне недоставало. Похоже, я немного приуныла, сравнивая свое состояние с тем, о котором говорила мать Тереза. Тогда, взглянув на меня с любовью, она ободрительно улыбнулась мне: - Если ты пройдешь этот чертог смирения и терпения, то Господь введет тебя в следующую обитель. Соломон говорил о ней в Песне Песней: «Царь привел меня в винный погреб». Это, я так понимаю, и есть тот погреб, куда Господь нас хочет привести, когда Ему угодно и как Ему угодно. Сами мы туда не войдем, сколько бы ни старались.

Господь должен ввести нас и проникнуть в глубину нашей души; чтобы лучше явить нам Свои чудеса, Он хочет, чтобы мы не принимали в этом большого участия, но только предали Ему свою волю и не отворяли дверь нашим чувствам и способностям, которые уже уснули. В этой обители, если только мы в нее войдем, мы совершенно умираем для мира, чтобы полнее жить в Боге. Это - сладостная смерть, душа как будто покидает тело.

Почувствовав сладость этого внутреннего перерождения, душа войдет в шестую обитель. Встреча с Женихом так запечатлевается в ней, что ей единственным нашим желанием станет жажда снова насладиться этим общением. Несмотря на страстное желание души обрести постоянное общение с Господом, на этом этапе Он не внимает великому стремленью как можно скорей обручиться с Ним, желая, чтобы она еще сильней того хотела и величайшая милость ей больше стоила.

Прежде чем совсем встретиться с душой, Он внушает ей к этому тяготение, да так тонко, что она сама того не понимает, и я не сумею описать. Она чувствует, что ранена самым сладостным образом, но не понимает, кто ее ранил и как, знает только, что все это дивно и прекрасно, и не хочет исцелиться. Словами любви, даже вслух … иначе она не умеет - она жалуется Жениху, ибо знает, что Он рядом, но не являет Себя, дабы не помешать ей.

Так велико действие этого дара, что душа, изнемогая от стремления к Богу, не знает, чего и просить, ибо понимает, что Бог ее- с ней. Ты спросишь, чего же тогда она хочет и от чего томится, какой еще милости добивается? Не знаю; знаю только, что муки достигают самой ее глубины, когда же ранивший вырвет стрелу, ей кажется, что Он вынул и внутренности, так сильна эта любовь.

Вот я думаю, можно ли сравнить Божью любовь с огнем на жаровне, от которого в душу отлетает искра, и душа чувствует сжигающий жар, не такой сильный, чтобы ее спалить, но все же такой, что при всей своей сладостности он причиняет ей боль одним прикосновением. Порою она продолжительна, иногда же мимолетна, это уж по воле Божьей, и ее никак не вызовешь сам, сколько ни старайся.

Иногда она длится, потом проходит и возвращается, словом не пребывает постоянно и потому не сжигает душу; искра загорится - и гаснет, а душа хочет снова испытать такое жжение. Повествование матери Терезы завораживало мой ум силой блаженства, которое она испытывала. Повествуя об эмоциях души, пораженной любовью к Господу, она погрузилась в какое-то неведомое мне состояние. Глаза ее повлажнели, а голос немного дрожал.

- Что же потом? - осмелилась прошептать я.

Жених велит закрыть двери обителей и всего Замка и внешних стен. Когда Он восхищает душу, дыхание останавливается, и хотя другие чувства еще некоторое время способны к восприятию, она никак не может говорить. Порой все ее душевные способности внезапно отрешаются, руки и тело холодеют как у мертвой, так что трудно понять, осталось ли в ней дыхание или нет.

Это бывает недолго, то есть она приходит в себя; такое исступление проходит, тело возвращается к обычному состоянию и вдыхает воздух, но лишь для того, чтобы умереть снова и дать больше жизни душе. И все-таки такой экстаз не длится долго. Теперь душа хотела бы жить не один раз, а тысячу, чтобы столько же раз пожертвовать жизнью Богу и чтобы все на земле прославляло Его. Она стремится к подвигам и все, что она делает, кажется ей ничтожным, так пламенна ее любовь.

Здесь уже не боишься попасть в ад, зато очень страшно потерять общение с Богом, хотя это бывает и не так часто. Годами получает она эти милости, а все стонет и плачет, ибо каждая из них причиняет все большую скорбь. Причина же - в том, что она постигает все больше и больше Величие своего Господа и видит, что она от Него далеко, отделена от этой радости, а потому все больше стремится к Нему. Чем лучше она видит, насколько достоин любви наш Великий Господь, тем сильнее, год за годом, воспламеняется ее желание…

До сей поры она была согласна жить; но не теперь, разум уже не повинуется воле, она им не владеет, и может думать только о причине своих страданий - зачем ей жить, если она далеко от своего Блага? Она так странно одинока, ведь с нею нет ни одного создания земного, да и, наверное, небесные бы ее не утешили. В разлуке с Возлюбленным все причиняет ей лишь страдание.

Она как будто подвешена, ни на землю спуститься не может, ни подняться на небо; жажда жжет ее, до воды не дотянуться. Когда Господу угодно сжалиться над душой, которая столько страдает и страдала из-за своего к Нему стремления, и Он с ней духовно обручился, то, прежде чем свершить этот брак, Он вводит ее в Свою обитель, в седьмую; ведь у Него на небе есть место, где Он живет. Проговорив эти слова, она погрузилась в молчание. Она выглядела так, будто была где-то очень далеко, не в этой маленькой келье. А что там, в седьмой обители? - шепотом спросила я, полностью зачарованная ее рассказом.

В седьмой обители Жених полностью являет Себя душе как личность. Оказывая эту милость впервые, Господь хочет открыть душе Себя в облике Человека, чтобы она поняла и узнала, что получает этот высший дар. Казалось бы, что тут нового, Господь и прежде являлся этой душе; однако все было настолько иначе, что она весьма изумилась и перепугалась: во-первых, потому, что видение - уж очень явное, во-вторых, из-за этих самых слов, а в-третьих, потому что это произошло там, внутри, а с ней такого не бывало, кроме разве что вон того видения.

Пойми, это очень большая разница между прежними видениями и теми, что в этой обители; духовное обручение отлично от духовного брака, как обручение жениха и невесты от союза супругов, которые уже не могут расстаться. Во-первых, она забывает себя, ее поистине как бы нет, это я уже говорила. Она уже не помнит о себе и не знает, будет ли ей честь, или жизнь, или награда на небе, ибо только и печется о славе Божией, так что воплотились Его слова: Ты позаботься о Моих делах, а Я позабочусь о твоих.

И о том, что может случиться, она не заботится, а как-то забывает, вот и кажется, что ее больше нет и она не хочет быть ничем ни в чем, разве что это хоть немного споспешествует славе Божией, вот тут она охотно пожертвовала бы жизнью. Больше нет ни сухости душевной, ни скорби, только умиление и памятование о Господе, и желание всегда Его славить. И еще здесь Он дарует ей поцелуй, о котором просила невеста в Песни Песней, ибо, по-моему, здесь исполняется ее просьба: «Да целует Он меня поцелуями уст Своих».

Потому, о дитя мое, лучше всего для нас броситься в объятья нашего Властелина и заключить с его Величием такой договор: «Я буду смотреть на своего Возлюбленного, и мой Возлюбленный будет смотреть на меня. Он будет заботиться о моих интересах, а я о Его». Раздумывая над ее словами, я погрузилась в молчание. Ее повествование о пути души было таким необычным, личностным, вне рамок привычных представлений!

Посмотрев в окно, мать Тереза заметила: - Дождь уже закончился, а одежда почти высохла. Мне нужно идти.

- Нет-нет, останьтесь! Примите завтрак вместе с нашими сестрами!

Но она лишь покачала головой, подарив мне мягкую улыбку: - Помни о любви Господа, доченька, и стремись к ней. Каждый день делай все для Его довольства со всей любовью и искренностью сердца. И Он проведет тебя путем Своим. И помни, только через тяжелую внутреннюю борьбу душа достигает истинного мира. Мы не можем быть ангелами здесь на земле, не такова наша природа.

Поэтому я и не беспокоюсь, когда вижу душу, подвергающуюся острым искушениям. Если есть у нее любовь, то она выйдет с большой пользой из этой битвы в душе. Напротив, когда вижу душу всегда спокойную, без внутренней борьбы, я всегда боюсь за неё. Слова матери Терезы вдохновили меня продолжать свое внутреннее сражение.

Я поняла, что какой-бы тяжелой ни казалась битва, следом за ней придет счастье, неведомое тем, кто не сражался со своими мирскими желаниями. Я благодарно поклонилась и попрощалась с ней. Провожая мать Терезу, я спустилась к воротам и отворила их. После прошедшей грозы воздух был напоен целительной свежестью.

Восточный край неба розовел нежной полоской восходящего солнца. В эти предрассветные часы громко щебетали птицы, наполняя мир покоем и счастьем. Мое сердце также наполнилось тихой радостью и умиротворением. Мать Тереза полила семена духовного искания в моем сердце живительной влагой надежды. Описав высшую цель духовного странствия, она поселила в моё сердце сильное желание по-настоящему полюбить и обрести Господа. И это желание даровало мне новую встречу.

А.К. Айтжанова. "Лик за покровом света"

Содержание
Рецензии
Предисловие
Благодарность
Глава первая. Возлюбленный Зулейхи (Иосиф)
Глава вторая. Последняя загадка Соломона (Царь Соломон)
Глава третья. Восходившие к Трону (Рабби Ишмаель и Акива)
Глава четвертая. Сжигающая рай (Рабия Адавия)
Глава пятая. Чертоги любви (Тереза Авильская)
Глава шестая. Пастух и Царь (Тадж биби)

[Валентин Шеховцов]

Империя Великих Моголов.
1586 год.

Он дерзкий, ярко одетый и радостный,
Он непреклонный и неподражаемый,
Его шея украшена гирляндой,
в Его носу красуется жемчужина,
в Его ушах очаровательные серьги,
прекрасная корона венчает Его голову.
Он уничтожает зло и защищает святых.
Он исполнен любви и превыше всего
ценит чистую преданность.
Он принадлежит Вриндавану,
и Его зовут Кришна.
Он - Господин моей жизни

Тадж Биби*
__________________________________________________________________________________________
Электронный ресурс. Taj Begam (Taj Bibi) https://www.brajrasik.org/articles/6...cd19/biography-of-taj-begam
__________________________________________________________________________________________
6.1. Пропавшая королева
- Королева в отъезде, - ответил мне слуга в приемной канцелярии великого императора Акбара, указывая на двери. - Следующий! Склонив голову, я покорно отступил обратно в толпу просителей, теснящихся в приемной королевского дворца. Что ж, похоже, сколько ни бейся в двери королевских резиденций, никто не скажет мне, куда уехала моя коронованная тетушка. Ни здесь, ни в Дели, ни в Агре никто не желал отвечать, куда так таинственно исчезла супруга правителя.

Тяжело вздохнув, я пробрался сквозь пеструю шумную толпу просителей и вышел на улицу блистательной могольской столицы Фатехпура-Сикри. Этот город поражал величественной красотой своих строений, выполненных из красного камня. Несмотря на свой юный возраст - пятнадцать лет, я обошел много городов Азии, но нигде не встречал такой роскоши, как в столице императора Акбара Великого. В другие времена я бы с любопытством прогулялся по широким мощеным улицам города, но сейчас мой ум был в полном смятении.

Что делать? Куда идти? Я пересек полмира, чтобы отыскать свою коронованную родню, и вот сейчас, когда деньги были уже почти на исходе, я понял, что все мое путешествие было напрасным. Королева Тадж бесследно исчезла: в какую бы резиденцию я не пришел, везде меня ждал только один ответ: «Королева в отъезде»…

Прошло больше года с тех пор, как мой отец, багдадский суфий, умер у меня на руках. Оставляя этот мир, он вложил в мои руки небольшой кусок бумаги и с трудом проговорил: - Дорогой сын, теперь ты остаешься один. Я поручаю тебя заботам Всевышнего, а также прошу вернуться на нашу родину, в Индостан. Там остались все мои родственники, а самая славная из них … королева Тадж Бегум. Мы вместе выросли с ней, и она всегда отличалась добрым и праведным нравом.

Найди её и передай ей это письмо от меня. Она позаботится о тебе. Мысль о встрече с моей удивительной тетушкой, прославившейся как самая образованная и праведная мусульманка могольской империи, утешила меня в моем горе. Я так давно жаждал пообщаться с возвышенными духовными личностями, чтобы задать вопросы о Боге, которые волновали меня с раннего детства! Потеряв отца, я, с одной стороны, ощущал скорбь, но с другой - ощутил вкус свободы: судьба открывала передо мной путь странствующего дервиша, и я мог отправиться на поиски Абсолютной Истины.

Итак, похоронив отца, я достиг Басры, а там сел на судно, отправляющееся к таинственным берегам Индии. Мой отец был родом оттуда. Много лет назад, еще до моего рождения, он оставил отчий дом, отправившись в паломничество в Мекку. На обратном пути он остался в суфийской ханаке, очарованный пением и экстатическими танцами подвижников, прославляющих Всевышнего. Здесь он женился на моей матери, умершей еще при моем рождении. Всю свою любовь и обширные знания он отдал мне, стараясь вложить в моё сердце весь пыл богоискательства, горевший в нём. От отца я узнал, что...

Асель Айтжанова. Лик за покровом света