Статья Иеромонаха Григория

Прошло лет 15-17 с тех пор, как религия вернулась на арену общественной жизни в странах бывшего СССР. Теперь наступают отдаленные последствия этого – именно такие последствия, которые приходят лишь спустя годы. Как, скажем, рост количества разных заболеваний после Чернобыля.

То заболевание, которое настигло наше общество именно сейчас, – это дети. Подросшие дети родителей-неофитов призыва конца восьмидесятых-начала девяностых годов. Ничего не хочу сказать о том, что эти родители хуже родителей-неофитов призыва последующего десятилетия. Если они и "хуже", то только одним: именно их дети уже успели вырасти.

Это первые массово наблюдаемые в нашем обществе дети, которых заставляли молиться, ходить в церковь, причащаться, поститься, и которых в детстве попрекали не только тем, что они не слушаются родителей, но еще и тем, что они нарушают заповеди. Кого-то из них воспитывали в более "православно-агрессивном" духе, кого-то – в менее. Соответственно, кто-то из них теперь совсем ненавидит религию, кто-то к ней просто равнодушен. Есть и такие, которые каким-то образом верят в Бога, но Он им крайне не нравится. Особую привлекательность, как среди неверующих, так и среди верующих подростков, приобрела эстетика сатанизма. Очень часто выбор в ее пользу делался по контрасту с обязательным для ребенка в детстве номинальным православием семьи.

Вероятно, есть еще много разных форм подростковых и взрослых последствий неумело навязывавшейся в детстве религиозности. Мы, то есть все наше общество, сейчас только начинаем сталкиваться с плодами религиозного воспитания в семьях "массовых верующих" первого постсоветского призыва, и еще рано с полной определенностью говорить о том, "что день грядущий нам готовит". Но уже и сейчас, впрочем, ясно, что типичная религиозность родителей-неофитов для детей не стала убедительной. Да и теоретически было ясно, что не могла ею стать.

В 90-е годы в Церковь массово пошли дезориентированные люди, искавшие душевного утешения и какой-то опоры в жизни. Даже если их дети впоследствии сами придут в такое же состояние, сейчас, пока они молоды, для них Церковь в качестве душевной богадельни не привлекательна. Молодости свойственно надеяться на лучшее, а при невозможности лучшего — надо саморазрушительно отвергать сразу всё.

Все мы понимаем, что после освобождения религиозных организаций из-под советского пресса и на фоне социальных потрясений 90-х годов по-другому и не могло произойти: не могло не возникнуть ажиотажного спроса на церковность среди массы людей, ощутивших себя социально ущербными, а церковные организации не могли просто с порога отвергать этих людей. Если религиозным организациям оказалось не под силу этих людей перевоспитать или хотя бы сделать их менее опасными для их собственных детей, то и в этом не столько вина религиозных организаций, сколько их беда.

Как бы то ни было, кого бы ни считать виноватым, а проблема возникла. У значительной и как раз наиболее активной части молодого поколения религия, особенно в ее традиционных формах, вызывает не лучшую гамму чувств – от резкого отвращения до равнодушного презрения. И в этом наиболее проницательные социологи усматривают зародыш, семя будущего "атеистического взрыва", катализатором которого может стать и грядущая "русская версия" "цветных революций" - как водится, совсем бессмысленная и куда более беспощадная, чем ее прообразы.

Такова проблема – сразу и религиозная, и социальная. Посмотрим теперь, что с ней можно сделать именно с религиозной точки зрения.

То представление о вере в Бога, в котором наших ныне взрослых вчерашних детей воспитывали их родители, заключалось в том, что правилен тезис – "Бог есть". Противоположный тезис – "Бога нет" - оценивается как просто неправильный, как выражение атеизма, который плох просто потому, что он атеистичен, что он отвергнут, он "в прошлом". Но атеизм не был бы убедителен для своих последователей, если бы и за ним не стояло некоторых универсальных для человеческого рода интуиций. Если бы за ним не стояла "своя правда".

В советские годы о необходимости это учитывать в проповеди христианства много писал священник Сергий Желудков, теоретик "анонимного христианства". Возможно, ему не хватило, с богословской точки зрения, святоотеческого обоснования и некоторой корректировки взглядов, но в основной своей интуиции он был прав.

Если Псалмопевец и говорит "рече безумен, несть Бог" (Пс. 13, 1 и 52, 2: "Сказал безумный: Бога нет"), то "безумными" его слова являются вовсе не оттого, что они лишены всякого правдоподобия. Наши собственные богословы сказали немало таких слов, за которые сторонники буквального понимания Псалмопевца отлучили бы их от Церкви. Однако, это такие богословы – Дионисий Ареопагит и Максим Исповедник, что несогласие с ними свидетельствует, скорее, о том, что от Церкви отлучается их оппонент. Бог не является "чем-либо из существующего, а также ничем из несуществующего" (Дионисий Ареопагит, О мистическом богословии, гл. 5; это только одна, наудачу взятая цитата такого рода).

Эти величайшие учители Церкви настаивают, что к Богу неприложимы наши понятия существования и несуществования. Если нельзя говорить, что "Бога нет", то – в этом же смысле – нельзя говорить, что "Бог есть" как "есть" этот стол, за которым я сижу, или даже мое собственное тело. Божественное естество названо в Пасхальном каноне "Пресущественным" и (о ужас!) "Пребожественным" - в том смысле, что к Богу неприложимы и сами человеческие, антропоморфные или, лучше сказать, антропогенные представления о том, что есть Бог. Понятия "нет" и "есть", как мы относим их ко всякому бытию, одинаково неприменимы к бытию Божию. Или, наоборот, одинаково применимы. Но тогда следует говорить одновременно о том, что Бог есть, и о том, что Его нет.

Какая польза от этой софистики, – спросит кто-нибудь, – для практической жизни? А польза такая: эта святоотеческая "софистика" отвечает на тот реальный опыт атеизма, от которого прячутся в свои невротические состояния на религиозной почве номинально православные родители наших нынешних "проблемных" подростков.

Если бы эти родители могли объяснить детям, что наличие такого реального опыта, в котором кажется, что Бога нет, не отменяет не только бытия Божия, но и реальности самого этого опыта, – то они могли бы передать им понятие о Церкви как о чем-то большем, нежели о коллективной форме бегства от реальности в собственный невроз.

Реальность опыта отсутствия Бога в гнилой повседневности – это не обязательно реальность безумия. Она становится таковой лишь тогда, когда она абсолютизируется в качестве всей полноты религиозного опыта. Но такая односторонность, которую и абсолютизирует атеизм, сродни односторонности тех ученых начала ХХ века, которые считали свет потоком частиц на основании эффекта Комптона и игнорировали другие опыты, в которых свет проявлял свойства электромагнитных волн. Впоследствии, как известно, оказалось, что свет обладает сразу теми и другими свойствами — и свойствами частицы, и свойствами волны, хотя эти свойства на первый взгляд кажутся друг с другом несовместимыми. Сейчас этот тезис относительно света стал одним из фундаментальных для современной науки.

Точно так же мы не можем себе представить, что Бог имеет одновременно свойства бытия и небытия. Точнее, что Собственные свойства Бога с одинаковым успехом – или, можно сказать, одинаково неуспешно – описываются через наши представления о бытии и небытии.

Приписывать Богу бытие – в том смысле, который доступен человеческому пониманию, и абсолютизируя этот тезис, – это тоже дело того же "безумного", о котором говорит Псалмопевец. То есть того невротика-эскаписта, который стал одним из самых распространенных типажей "воцерковленного верующего" эпохи девяностых.

Вера в Бога, бытие Которого "зашкаливает" само человеческое представление о бытии и небытии, в чем-то неудобна: она не позволяет веровать вместо реального Бога в доброго Дедушку Мороза, в "Боженьку", о Котором рассказывают детям перед "иконочкой". Но едва ли общество много на этом потеряет: кто хотел верить в Деда Мороза, те будут в него верить и дальше, а у их детей, которым они свою веру передать не смогли (и за это - слава Богу), возникнет другая и более серьезная альтернатива неверию.

Такой Бог, выражаясь словами одной любимой нынешней молодежью песни, "не утешит, не спасет (в житейском смысле) и покоя не принесет". Но разве этого искали от Бога те христианские подвижники, по слову которых мы, выбравшие для себя стать христианами, уверовали?

Иеромонах Григорий,
для "Портала–Credo.Ru"
_________________
Девананда Пандит дас

Посетите наш сайт www.pitchenko.ru